МОИСЕЙ И ПАСТУХ
Моисей услышал, как пастух молится у дороги: «Боже, где ты? Я хочу помочь тебе, починить твои башмаки и причесать волосы. Я хочу постирать тебе одежду и снять вшей. Я хочу принести тебе молока, целовать твои рученьки и ноженьки, когда настает время для тебя идти в кровать. Я хочу подмести твою комнату и держать её в чистоте. Боже, мои овцы и козы - твои. Все, что я могу сказать, вспоминая тебя, это ай-й-й и ах-х-х». Моисей не мог этого больше выдержать: «С кем это ты говоришь?» «С тем, кто сотворил нас, сотворил землю и сотворил небо». «Не говори о башмаках и носках с Богом! И что это еще за рученьки и ноженьки? Это звучит кощунственно и фамильярно, как будто ты болтаешь со своими дядьками. Только то, что растет, нуждается в молоке. Только тот, у кого есть ноги, нуждается в башмаках. Не Бог! Даже если ты имел в виду Божьих посланников, как Бог, когда Он сказал: «Я был болен и вы не навестили меня», даже тогда этот тон был бы нелепым и непочтительным.
Используй уместные термины. Фатима - хорошее имя для женщины, но если ты назовешь мужчину Фатимой, это - оскорбленье. Язык тела и рождений пригоден для нас, на этом берегу реки, но не для того, чтоб обращаться к источнику, - не для Аллаха».
Пастух раскаялся, разорвал свою одежду, тяжко вздыхая, он ушел в пустыню. И тогда нежданно откровение пришло Моисею. Божий голос Ты разлучил меня и того, кто близок мне. Ты, как Пророк, пришел соединять иль разделять? Я дал каждому существу собственный и непохожий путь видения, знания и способность выразить это знание.
То, что кажется ложным тебе, правильно для него.
Чистота и нечистота, леность и усердие в богослужении для меня не значат ничего. Я чужд всему подобному. Не думай, что один способ богослужения оценивается выше или ниже, чем другой* Индусы поступают так, как свойственно индусам. Дравиды-мусульмане в Индии делают то, что свойственно им. Всё это хвала, всё это благо.
Это не я прославляем в актах богослужения. Это служащие Богу! Я не слышу ими произносимых слов. Я смотрю внутрь на их смиренность.
Разверзнутая приниженность является реальностью, а не язык! Забудь о фразах. Я хочу горения, горения. Будь другом своего горения. Сожги свое мышление и свои формы выражения!
Моисей, те, кто обращает внимание на способы поведения и говорения, принадлежат к одной категории. Сгорающие влюбленные - к другой.
Не облагай налогом на собственность сожженное селенье. Не порицай влюбленного. «Ложность» его речей в сто раз лучше «правильности» у других. Внутри Каабы неважно, в какую сторону направить свой молитвенный коврик! Ныряльщику в океане не нужны снегоступы! Владения любви не имеют правил или доктрины. Только Бога. Таков рубин, на котором ничего не выгравировано! Он не нуждается в метках. Бог начал являть сокровенные тайны Моисею. Виденья и слова, которые нельзя здесь записать, изливались на него и чрез него. Он покинул себя и затем вернулся. Он вошел в вечность и пришел опять сюда. Это происходило много раз. Нелепо с моей стороны пытаться говорить об этом. Если б я сказал, это вырвало бы с корнем нашу человеческую разумность, это разломало бы перья, используемые для писания.
Моисей побежал за пастухом. Он следовал за смятенными следами, которые в одних местах шли прямо, как ладья по шахматной доске, а в других - поперек, как шахматный слон, то поднимались подобно гребню волны, то съезжали вниз, как рыба, но его ступни всегда оставляли гадательные символы на песке - летопись его отчаянного состояния. Наконец Моисей догнал его. «Я был неправ. Бог открыл мне, что в богослужении нет правил. Говори всё, что и как твоя влюбленность тебе подсказывает. Твое сладостное кощунство есть подлинная преданность. Благодаря тебе весь мир обретает свободу. Пусть твой язык развяжется и не волнуйся о том, что выйдет. Всё это светоч духа». Пастух отвечал: «Моисей, Моисей, я ушел превыше даже этого. Ты применил свой кнут, и моя лошадь испугалась и выпрыгнула из себя. Божественная и человеческая природа сошлись вместе. Благословенна твоя карающая длань. Я не могу сказать, что случилось. То, что я говорю сейчас, не мое подлинное состояние. Оно неизреченно».
Пастух затих. Когда смотришь в зеркало, ты видишь самого себя, а не состояние зеркала. Флейтист влагает дыхание во флейту, и кто творит музыку? Не флейта. Флейтист! Всякий раз, когда ты воздаешь хвалу или благодарения Богу, они всегда подобны простоте этого славного пастуха. Когда ты в конце концов увидишь сквозь завесы, каковы вещи на самом деле, ты будешь повторять снова и снова: «Это уж точно не похоже на то, как мы себе это представляли!»