В то время на центральное место в своей работе Гурджиев ставил балет. Он хотел организовать в Константинополе продолжение своего тифлисского института; главное место в нём должны были занимать танцы и ритмические упражнения, которые подготовили бы людей к участию в балете. Согласно его идеям, балет должен стать школой. Я разработал для него сценарий балета и начал лучше понимать его мысль. Танцы и все прочие <номера> балета, вернее, <ревю>, требовали долгой и совершенно особой подготовки. Люди, принимавшие в балете участие, должны были в силу этого обстоятельства изучить себя и научиться управлять собой, продвигаясь таким образом к раскрытию высших форм сознания. В балет в виде его обязательной части входили танцы, упражнения и церемонии дервишей, а также малоизвестные восточные пляски.
Это было очень интересное время. Гурджиев часто приезжал ко мне в Принкипо. Мы вместе бродили по константинопольским базарам. Ходили мы и к дервишам мевлеви, и он объяснял мне то, что я до тех пор не мог понять, а именно: что верчение дервишей было основанным на счете упражнением для мозга, подобно тем упражнениям, которые он показал нам в Ессентуках. Иногда я работало ним целыми днями и ночами. Мне особенно запомнилась одна такая ночь. Мы переводили одну из песен дервишей для <Борьбы магов>. Я увидел Гурджиева-художника и Гурджиева-поэта, которых он тщательно скрывал в себе, особенно последнего. Перевод происходил слудующим образом: Гурджиев вспоминал персидские стихи, иногда повторяя их потихоньку про себя, а затем переводил их мне на русский язык. Через какие-нибудь четверть часа я был погребён под формами, символами и ассоциациями; тогда он говорил: <Ну вот, а теперь сделайте из этого одну строчку!> Я и не пытался найти ритм или создать какую-то меру; это было совершенно невозможно. Гурджиев продолжал работу; и ещё через четверть часа говорил: <Это другая строчка>. Мы просидели до самого утра. Дело происходило на улице Кумбарачи, неподалёку от бывшего русского консульства. Наконец город начал пробуждаться. Кажется, я остановился на пятой строчке. Никакими усилиями нельзя было заставить мой мозг продолжать работу. Гурджиев смеялся; однако и он устал и не мог работать дальше. Стихотворение так и осталось незаконченным, - он никогда больше не вернулся к этой песне.
* * * * * * * *
Собственная работа Гурджиева в тот период, т.е. с 1922 года, была посвящена, главным образом, развитию методов изучения ритма и пластики. Всё это время он, не переставая, работал над своим балетом, вводя в него танцы разных дервишей и суфиев, восстанавливая в памяти музыку, которую слышал в Азии много лет назад. В этой работе было чрезвычайно много нового и интересного. Бесспорно, танцы и музыка дервишей воспроизводились в Европе впервые. И на всех, кто мог их видеть и слышать, они произвели очень сильное впечатление.
П.Д.Успенский. "В поисках чудесного".
http://www.sufism.ru/4thway/books/poiski6.htm#chapter16