(Из статьи В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД И ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ МОДЕЛИ МОДЕРНА)
Взять хотя бы небезызвестные «Вечера Гафиза». Впрочем, известно о них не так уж много — в отличие от открытых для всех «сред», «вечера» (точнее «вечери») лета-осени 1906 года были интимными собраниями-ужинами избранных, окруженными завесой тайны и множеством слухов.
В названии «вечерей» читается дружеская перекличка с «Книгой Гафиза» из «Западно-восточного дивана» Гете. Гафиз (персидский поэт, ХIV в.) был известен в России с начала XIX века, но «гафизиты» могли появиться только в эпоху модерна и не где-нибудь, а именно в Петробагдаде (всерьез обозначенное Ивановым место сочинения гимна «Друзьям Гафиза» и стихотворений «Палатка Гафиза» и «Встреча гостей», 190615).
Хотя Гете и был объявлен «дальним отцом нашего символизма»16 и предвестником культовых ценностей теургов, притянуть «Западно-восточный диван» к «соборованиию» под звездой Гафиза можно было только за уши. Гете «сопротивлялся» («здесь немец говорит о том, что он чувствует по отношению к персу»17) и даже возражал будущим «гафизитам»:
Мистическим был ты для них,
Тебя по-дурацки читавших,
В великом имени свой
Нечистый хмель увидавших18.
(Пер. В. Левика)
Читало-то Гафиза ивановское окружение едва ли «по-дурацки» — газэлы «гафизита» Михаила Кузмина («Венок весен» из второй книги стихов «Осенние вечера»19) ни в чем гетевским не уступают. Но мистика «вечерей» была программной, по крайней мере со стороны их устроителя.
«Гафизовские» имена Иванова — Эль-Руми и Гиперион — только на первый взгляд кажутся никак не сопряженными. Они связаны мистической мифологемой «огненной смерти», ключевой в символической метафорике Иванова. Эль-Руми (Джелал-эддин Руми) — персидский поэт XIII в., толкователь философии суфизма, одним из догматов которой был призыв к добровольному самосожжению, дабы слиться с небесным огнем вечности. Гиперион — герой романа Ф. Гельдерлина «Гиперион, или Греческий отшельник» — современный эллин, с именем «огненно сияющего» Титана, отца Гелиоса-солнца. Роман Гельдерлина (как и в концепции Иванова20) предвосхищает трагедию. Находясь близ Этны, Гиперион вспоминает о древнегреческом философе Эмпедокле, бросившемся, согласно легенде, в кратер вулкана. Этот «великолепный жест прыжка в огненную стихию»21 (трагедия «Смерть Эмпедокла») — наглядный пример увлекавшего Иванова дионисийского палигенезиса. Сюда Иванов подключал и Гете, который, по его словам, хоть и «боялся Диониса» и «избегал сознательно»22, не мог не прикоснуться своим гением к существу дионисийства. Перманентно сопровождающий жизнетворчество Иванова шедевр гетевской лирики «Блаженное томление» — о бабочке, летящей в пламя свечи, переводится мэтром теургического символизма дословно, чтоб не утерять ни крупицы заложенного в нем мистического смысла (первая строфа стихотворения — «то живое буду я славить, что тоскует по огненной смерти» — взята эпиграфом к книге его лирики «Соr ardens» — пламенеющее сердце; заключительная — «умри и стань другим» — девизом жизнетворческой интенции символизма). У Гельдерлина («самого стойкого энтузиаста» античности «среди мировых поэтов»23) «лучший русский эллинист»24 мог обнаружить родственную себе языческую интерпретацию христианства, чувственную стихию, предвосхищающую витализм модерна.
Отсюда
Тема: Вяч. Иванов - Эль-Руми. "Вечера Гафиза". О бабочке, летящей в пламя свечи... (Прочитано 2023 раз)
