Об "Игре в бисер" Г.Гессе

[tabula rasa]

Ступени
Цветок сникает, юность быстротечна,
И на веку людском ступень любая,
Любая мудрость временна, конечна,
Любому благу срок отмерен точно.
Так пусть же, зову жизни отвечая,
Душа легко и весело простится
С тем, с чем связать себя посмела прочно,
Пускай не сохнет в косности монашьей!
В любом начале волшебство таится,
Оно нам в помощь, в нем защита наша.

Пристанищ не искать, не приживаться,
Ступенька за ступенькой, без печали,
Шагать вперед, идти от дали к дали,
Все шире быть, все выше подниматься!
Засасывает круг привычек милых,
Уют покоя полон искушенья.
Но только тот, кто с места сняться в силах,
Спасет свой дух живой от разложенья.

И даже возле входа гробового
Жизнь вновь, глядишь, нам кликнет клич призывный,
И путь опять начнется непрерывный...
Простись же, сердце, и окрепни снова.
                                   Г. Гессе

[a6puc]

        ПО ПОВОДУ ОДНОЙ ТОККАТЫ БАХА

     Мрак первозданный.
     Тишина. Вдруг луч,
     Пробившийся над рваным краем туч,
     Ваяет из небытия слепого
     Вершины, склоны, пропасти, хребты,
     И твердость скал творя из пустоты,
     И невесомость неба голубого.

     В зародыше угадывая плод,
     Взывая властно к творческим раздорам,
     Луч надвое все делит.
     И дрожит Мир в лихорадке, и борьба кипит,
     И дивный возникает лад.
     И хором Вселенная творцу хвалу поет.

     И тянется опять к отцу творенье,
     И к божеству и духу рвется снова,
     И этой тяги полон мир всегда.
     Она и боль, и радость, и беда,
     И счастье, и борьба, и вдохновенье,
     И храм, и песня, и любовь, и слово.

[wayter]

ГЕРМАН ГЕССЕ
(1877-1962)

ИГРА СТЕКЛЯННЫХ БУС

Удел наш – музыке людских творений
И музыке миров внимать любовно,
Сзывать умы далеких поколений
Для братской трапезы духовной.

Подобий внятных череда святая,
Сплетения созвучий, знаков, числ!
В них бытие яснеет, затихая,
И полновластный правит смысл.

Как звон созвездий, их напев кристальный, –
Над нашею судьбой немолчный зов,
И пасть дано с окружности астральной
Лишь к средоточью всех кругов.


Перевод С.Аверинцева

[wayter]

Об "Игре в бисер":

Вслед за многими крупнейшими мыслителями первой пол. 20 в., ощущая реально вершащийся кризис культуры, размышляя о возможных направлениях выхода из него, Гессе в художественной форме в романе «Игра в бисер» создал один из вероятных путей дальнейшего развития культуры, точнее ее элитарной интеллектуально-эстетической сферы. Игра в бисер, согласно Гессе, возникла в кругах наиболее одаренных математиков и музыкантов, включив в процессе длительного развития в круг своих участников -- игроков, хранителей, служителей, разработчиков, -- всю интеллектуально-ду­ховную элиту человечества (фи­ло­­логов, искусствоведов, музыкантов, философов, математиков, теологов и т. д.). Она формировалась как не­утилитарная игровая (то есть эстетическая) деятельность, синтезирующая все интеллектуальные, научные, духовные, религиозные, художественные ценности и достижения человечества за все время его существования и постепенно превратилась по существу в "игру игр" -- элитарную духовную культуру человечества. Профессионально ее изучают, хранят, исследуют, разрабатывают и про­водят периодические игры при большом стечении зрителей, готовят кадры Игры в элитных школах обитатели специальной Провинции Касталии, занимаю­щиеся только Игрой. Сама Игра имеет свои сложнейшие правила, которые неу­коснительно блюдет касталийская иерархия во главе с Магистром Игры

"Эти правила, язык знаков и грамматика Игры, -- пишет Гессе, -- представляют собой некую разновидность высокоразвитого тайного языка, в котором участ­вуют самые разные науки и искусства, но прежде всего математика и музыка (или музыковедение), и который способен выразить и соотнести содержание и выводы чуть ли не всех наук. Игра в бисер -- это, таким образом, игра со всем содержанием и всеми ценностями нашей культуры, она играет ими примерно так, как во времена расцвета искусств живописец играл красками своей палитры. Всем опытом, всеми высокими мыслями и произведениями искусства, рожденными человечеством в его творческие эпохи, всем, что последующие периоды ученого созерцания свели к понятиям и сделали интеллектуальным достоянием, всей этой огромной массой духовных ценностей умелец Игры играет как органист на органе, и совершенство этого органа трудно себе представить -- его клавиши и педали охватывают весь духовный космос, его регистры почти бесчисленны, теоретически игрой на этом инструменте можно воспроизвести все духовное содержание мира."[37] Возникнув как интеллектуальная игра духовными ценностями и лежащими в их основе схемами, образами, фигурами, языками, иерог­лифами, мелодиями, научными теориями, гипотезами и т.п., Игра скоро перешла от чисто интеллектуальной поверхностной виртуозности к созерцанию, медитациям, углубленным всматриваниям в каждый ход Игры, в каждый элемент, к глубинным переживаниям и другим приемам духовных практик, то есть превратилась в своего рода богослужение, правда, без Бога, религиозной доктрины и какой-либо теологии. Главным результатом Игры было достижение в ее процессе состояния высочайшего духовного наслаждения, неземной радости, особой "веселости", то есть фактически, о чем неоднократно пишет прямо и сам Гессе, и что в еще большей мере следует из контекста романа, Игра стала высшей формой и квинтэссенцией эстетического опыта в его истинном, глу­бинном понимании.

Аура особой "веселости", сопровождающей Игру, охватывала всю Касталию и ее обитателей. "Веселость эта -- не баловство, не самодовольство, она есть высшее знание и любовь, она есть приятие всей действительности, бодрствование на краю всех пропастей и бездн, она есть доблесть святых рыцарей, она нерушима и с возрастом и приближением смерти лишь крепнет. Она есть тайна прекрасного и истинная суть всякого искусства. Поэт, который в танце своих стихов славит великолепие и ужас жизни, музыкант, который заставляет их зазвучать вот сейчас, -- это светоносец, умножающий радость и свет на земле, даже если он ведет нас к ним через слезы и мучительное напряжение. Поэт, чьи стихи нас восхищают, был, возможно, печальным изгоем, а музыкант -- грустным мечтателем, но и в этом случае его творение причастно к веселью богов и звезд. То, что он нам дает, -- это уже не его мрак, не его боль и страх, это капля чистого света, вечной веселости. И когда целые народы и языки пытаются проникнуть в глубины мира своими мифами, кос­могониями, религиями, то и тогда самое последнее и самое высокое, чего они могут достичь, есть эта веселость. <...> Ученость не всегда и не везде бывала веселой, хотя ей следовало бы такою быть. У нас она, будучи культом истины, тесно связана с культом прекрасного, а кроме того, с укреплением души медитацией и, значит, никогда не может целиком утратить веселость. А наша игра в бисер соединяет в себе все три начала: науку, почитание прекрасного и медитацию, и поэтому настоящий игрок должен быть налит весельем, как спелый плод своим сладким соком..."[38]

Таким образом Игра -- это фактически культура, осознавшая свою глубинную эстетическую сущность и сознательно культивирующая эстетический опыт бытия в мире. И отнюдь не поверхностный опыт, но -- глубинный, сущностный. Не случайно Гессе неоднократно подчеркивает эзотерический характер Игры. Через бесчисленные "закоулки архива" и лабиринты знаний, ценностей, произведений культуры, через древнейшие духовные практики и восточные учения и мифы, через дзэнские сады и трактаты великих отшельников, музыку Баха и открытия теории Эйнштейна истин­ные мастера Игры проникают в непостижимые иными способами тайны бытия, испытывая от этого божественное наслаждение, обретая неземной покой преображенной и очищенной души. Главный герой романа Йозеф Кнехт, ставший великим Магистром Игры, пишет о своем опыте постижения ее сути: "Я вдруг понял, что в языке или хотя бы в духе Игры все имеет действительно значение всеобщее, что каждый символ и каждая комбинация символов ведут не туда-то или туда-то, не к отдельным примерам, экспериментам и доказательствам, а к центру, к тайне и нутру мира, к изначаль­ному знанию. Каждый переход от минора к мажору в сонате, каждая эволюция мифа или культа, каждая классическая художествен­ная формулировка, понял я в истинно медитативном озарении того мига, -- это не что иное, как прямой путь внутрь тайны мира, где между раскачиваниями взад и вперед, между вдохом и выдохом, между небом и землей, между Инь и Ян вечно вершится святое дело. ... теперь до меня впервые дошел внутренний голос самой Игры, ее смысл, голос этот достиг и пронял меня, и с того часа я верю, что наша царственная Игра -- это действительно lingua sacra, священный и божественный язык."[39]

http://www.philosophy.ru/library/bychkov/xx.html