Сразу определимся с терминами - под "самогипнозом" и "визуализацией" я понимаю такие практики, во время выполнения которых психика как бы расщепляется на две части: сознательного индуктора/инструктора/управляющего и пассивную/ведомую бессознательную часть. При этом индуктор имеет план и изначальное представление о том, как бессознательное в итоге себя должно вести, и методически данный план реализует. Бессознательное же при этом рассматривается как пассивный и местами вредоносный, хотя и необходимый для жизни процесс. Разница самогипноза и визуализации заключается лишь в том, что самогипноз использует словесные и идейные формулировки, а визуализация работает с образами. То есть разница - исключительно инструментальная.
Для справки: в отличие от самогипноза, гипноз (когда индуктором являетя другой человек) имеет свою конкретную психотерапевтическую нишу - когда психика пациента настолько разбалансирована, что он более не может нести ответственность за свои решения, и гипнотизер становится его внешней волей.
В чем ошибка методов самогипноза и визуализации, и откуда проистекает вред?
Самогипноз как практика становится невозможным, когда приходит понимание, что деление на индуктора и пассивное бессознательное неверно, ибо оно не соответствует реальности. Чтобы это понять, достаточно уделить изрядную долю внимания исследованию природы индуктора и убедиться, что она точно так же уходит своими корнями в точно то же бессознательное, как и управляемые ими процессы. То есть, он столь же невротичен, как и те части психики, которые собрался реформировать. Он может пыжиться сделать псхику лучше, но на практике лишь усиливает некий невроз за счет ослабления действия других. То есть мы получаем того самого эксперта, который "легко избегает мелких препятствий, неуклонно двигаясь к глобальному заблуждению" - к ложной кристаллизации.
Проанализируем, что толкает часто людей в практику самогипноза (из моего опыта самонаблюдения и интроспективных разговоров со знакомыми). Как правило в основе лежит ожидание того, что они смогут избавиться от множественности и обрести единство. Но чем их не устраивает дискомфорт множественности? - Это или страх потери контроля над своей внутренней жизнью, либо желание производить впечатление на окружающих своею продвинутостью (страх потерять контроль над социальной жизнью). Эти страхи подкрепляются заученной из книг или от других людей уверенностью, что бессознательное работает неэффективно, и рождает подозрительное, авторитарное и, подчас враждебное к нему отношение. Встав на такую позицию индуктор "пилит сук, на котором сидит", ибо это самое "враждебное" бессознательное определяет в том числе и его поведение, и его мотивацию. Само собой, что бессознательное, которому ведомы все мотивы сознательного, в том числе и индуктора, такая воинственность последнего не нравится, и он выстраивает перед ним невидимый барьер, не позволяющий индуктору проникнуть "в святая святых" психики, держа его по возможности в неведении. Начинается противостояние, которое может закончится или сметающим все на своем пути взрывом активности подавленного бессознательного или ложной кристаллизацией.
Индуктор стремится реформировать поведение бессознательного не из-за чего-то ценного, а из-за страха. Если человек начнет доверять бессознательному, то он перестанет и верить в его неэффективность. Как следствие, он перестанет и пытаться на него воздействовать - не будет мотива. Единственное, что заставляет его снова и снова заниматься реформаторством - это недоверие. Последнее же основано на отчуждении. Отчуждение, в свою очередь, основано на подозрительности и невежестве. А невежество основано на вражде, в корне которого лежит страх. "Что тренируем, то и развиваем" - в результате методичного выполнения таких практик у человека растет отчуждение от самого себя, что в итоге может превратиться в психоз.
Страху противостоит доверие. Если есть доверие к своей природе, то практика будет строиться совершенно на других принципах - на "набившем оскомину" смиренномудрии. Психика будет восприниматься как целостное явление. Индуктор станет единой и неделимой частью вместе с остальными областями психики, связанный с ней воедино. В самых тяжелых ситуациях, когда, казалось бы, психика бросается "во все тяжкие", у человеку будет оставаться понимание, что "на то есть объективные причины". Его главным желанием будет понять, что происходит. Понять, не для того, чтобы потом все поменять или контролировать данный процесс (как у нас тут все любят - научиться Делать), а просто для того, чтобы понять. Есть ощущение родства, и есть желание это родство еще более углубить. А поскольку на неприятии друг друга родство не строится, то приходится отказаться от подозрительности и веры в то, что сознательный индуктор лучше разбирается в области компетенции бессознательного, чем само бессознательное.
Сознательное понимание своей ограниченности и признание компетентности бессознательного в купе с желанием познать движущие им мотивы, не может не найти ответа во всеведающем бессознательным. Если это желание искреннее, то оно приоткрывает завесу, давая возможность искателю получить желаемую информацию. Если при этом сознательному удастся удержаться от соблазна опять деградировать до уровня самоконтроля, то такое родство с бессознательным будет все больше углубляться, пока между ними в принципе не исчезнет граница.
Конечно, на данном пути искателя ожидают очень тяжелые времена, так как хранилице бессознательного полно страхами, мороками и всякими подобными монстрами, и потребуется подчас годы совместных "усилий" сознательного и бессознательного, чтобы высветить их и осознать их иллюзорность. Но что такое годы, когда цель путешествия - познание, а не его плоды. Когда истина ищется ради самой истины, то именно искренность и доверие к своей внутренней природе оказывается самой лучшей защитой от всех мороков. Тогда мы можем заявить о себе словами христиан: "Исповедую едино(только) крещение(задача судьбы) во оставление грехов(заблуждений)".