[
Айяры,
олуфта и традиция
джаванмарди в Средней Азии]
Организация айяров в каждом городе имела старшину и подчинялась жёсткому уставу. По этому уставу в него не могли, вступит те ремесленники по долгу службы обслуживающих всех людей, в том числе и воров и негодяев. К таким айярский устав включал мясника и парикмахера. Так как основным оружием айяров был топор, носимый ими в широкой рукаве капанака (войлочной фуфайке), можно предположит, что первоначально они сформировались на основе объединения дровосеков и мясников. Организация эта существовало легально и в него между походами вступали воины отставшие временно до призыва без работы. Внутренние дела организации были строго засекречены и если что нибудь из их секретных дел станет известным, рассекретивший человек мог бы поплатится жизнью.
Устав айяров с изменениями и дополнениями дошёл до нас в произведении Хусайн Ваиза Кошифи «Футувватномаи султони». В Самарканде и Бухаре
айяров называли по-разному, то ахи, то фати, то джавонмард, а в конце Х1Х - начало ХХ века бухарских айяров называли
олуфта и лаванд. Одного их них по имени Шукурбек в своих произведениях описывали С. Айни и А. Дониш, который грабил нечестно нажитое у богачей, и раздавал бедным и студентам.
Отсюда (сохранена орфография источника)
[Олуфта - гуляка, щеголь]
Садриддин Айни
"Бухара"
(воспоминания)
1949
Гуляки Бухары
Посещая бухарские вечеринки, много разного народа встречал я, много разных людей узнал.
Большинство из встречавшихся мне были конюхами, возчиками, водоносами, каменщиками, плотниками, различными ремесленниками — скромными, общительными, сердечными людьми. Конечно, не все из них были постоянными посетителями пиршеств, но те, которые ходили на них, как правило были остроумны, находчивы, из тех, что за словом в карман не лезут. Среди них было немало отличных чтецов стихов и даже сочинителей песен, хотя при всем этом они оставались совершенно неграмотными.
Они любили говорить не просто, а так, чтобы в словах их содержался двойной смысл; любили, понимали и знали шутку. Случалось, что, желая похвалить танцора или певца, в похвалу ему тут же слагали стихи. Некоторые, желая выразить свое восхищение, брали чашу, блюдо или даже кувшин и разбивали о свою голову. Это наивное выражение чувств требовало сноровки и своеобразной ловкости.
Если попадал на их вечеринки человек из дальнего квартала, его непременно шли провожать, чтобы кто-нибудь не обидел в ночном городе. Это было лишь малым проявлением большой, горячей дружбы, обычной среди этих людей. Во имя дружбы каждый из них готов был пожертвовать собой. Но при ссоре или вражде они не знали ни пощады, ни робости.
Если кого-нибудь из них обижал грубый человек, проходимец или уличный озорник, обидчика жестоко наказывали. Если же ссора возникала между двумя честными людьми, вопрос решали борьбой или поединком.
Поединок считался неизбежным, если кому-либо нанесено оскорбление, если в ссоре затронута честь человека. Честь могла быть задета при различных обстоятельствах, если усомнились, например, в силе, смелости и твердости.
Этих простых людей Бухары, поставленных в тягчайшие условия жизни, но мужественных, трудолюбивых, хотя и неразборчивых в средствах защиты своего человеческого достоинства, называли «
олуфта», что можно перевести и жестоким словом «головорезы», и безобидным — «гуляки». Их можно было различить даже по внешности. Юноши, состоявшие в учениках ремесленного цеха, обувались в туфли на каблуках, на босу ногу. Конец их чалм выпускался коротко, а чалмы повязывались гладко. Подпоясывались они платком и к нему подвешивали два небольших ножа в кожаных ножнах. Рубашки они носили с закрытой грудью, по краю обшитые каймой.
Юноши звались «полуготовыми». Лишь овладев приемами борьбы и опытом в ней, научившись удару головой, ногой и коленом, они могли продвинуться вперед и получить звание «готового».
«Готовые» обувались в сапоги на каблуках. Подпоясывались кушачком, на котором висел нож длиной в поларшина. Носили они халат с застегивающимся воротником, но воротник никогда не застегивали. Конец чалм выпускался длинней, чем у юношей, а чалмы они повязывали, сперва закрутив ткань жгутом, отчего чалма на голове напоминала корзинку.
Над всеми ними наподобие главы цеха стоял «муж мужей». Он носил на босу ногу остроносые туфли без каблука, сшитые из желтой козьей кожи, а чалму повязывал маленькую, но по-афгански выпуская от нее длинный конец. Зимой и летом на нем был халат с наглухо застегнутым воротником. Халат опоясывался простым дешевым платком, на котором подвешивались маленькие ножны из темной кожи.
Для всех них было нерушимым клятвенное слово «саттор». Когда кто-нибудь давал крепкую клятву, он заявлял:
— Саттор, это я сделаю!
Какое бы препятствие ни встретилось, хоть голова долой, а обещание надлежит выполнить. Если же перед препятствиями поклявшийся смалодушничает, клятва считалась невыполненной, сам он изгонялся из среды гуляк, и ему присваивали прозвище «намард», что означало «изгой», «недостойный человек».
Из «готовых» каждый мог стать «мужем мужей». Если «муж мужей» умирал или совершал недостойный поступок, из среды «готовых» избирался человек, наиболее выдающийся в мужестве, отваге, силе, но не запятнанный ни участием в каких-либо грабежах или кражах, ни грубым озорством.
Случалось, что по какой-нибудь причине между «мужем мужей» и «готовым» происходил поединок. Если в этом поединке «муж мужей» оказывался побежденным, то его звание получал победитель. Если же побеждал «муж мужей», поверженный «готовый» навсегда изгонялся из среды «олуфта». Изгонялся за то, что, будучи менее силен, оказал неуважение «мужу мужей», вызвав его на поединок.
Изредка случалось, что поединок происходил между двумя «готовыми». Побежденный должен был покориться, признать победителя правым и более ничем не выражать своих требований или взглядов, послуживших причиной поединка. Иначе он изгонялся из среды гуляк.
В бытность мою в медресе Бадалбек гуляк Бухары возглавлял махдум Мухаммади из квартала Моркуш. Ему было за пятьдесят, но седина еще не тронула его черной бороды. Худощавый, смуглый, «муж мужей» смотрел из-под нависших густых бровей быстрыми, проницательными черными сверкающими глазами.
Он работал в одной из шелкоткацких мастерских Джуйбара. Трудно сохранить здоровье в тесных, сырых мастерских, где за станком ткач сидел до пояса в земляной яме, и махдум Мухаммади, работавший ткачом с детства, всегда выглядел бледным, болезненным, как чахоточный.
Труд плохо обеспечивал ткачей. От мастера требовалось в течение недели выткать заданный очень большой заказ без малейшего брака, и лишь в случае полного отсутствия каких-либо изъянов ткани он получал ничтожную плату за неделю напряженного труда.
Ткачи, работая в чьей-нибудь мастерской, жили там же, оставаясь в мастерской круглые сутки в течение недели. Лишь в четверг, в полдень, они кончали неделю и уходили домой или погулять. В пятницу к вечеру все возвращались в мастерскую и приступали к работе.
Мастера гуляли, как и все бухарцы, по берегам водоема Диванбеги. Местом своих встреч и отдыха избирали какую-нибудь из чайных на берегу этого водоема. В четверг вечером они собирались у одного из них на дому, устраивали там вечеринку, а в пятницу гуляли по городу, если же погода оказывалась хорошей, уходили гулять куда-нибудь за город.
В последнее время махдум Мухаммади уже не ходил ни на гулянья, ни на вечеринки. Из мастерской он шел к себе домой. Жены и детей у него не было, хозяйство вела сестра, бездетная вдова. Пока сестра готовила горячий обед, он поднимался наверх, в балахану, отдохнуть от недельной усталости. В хорошую погоду выходил к берегу водоема Газийан, который находился в соседнем квартале. Там не было чайной, но водоем окаймляли раскидистые деревья, и днем в их густой тени держалась прохлада. Из чайной на базаре Газийан махдум Мухаммади брал чайник чая и, сев на ступеньке водоема, ставил чайник рядом с собой. В жаркую погоду он опускал ноги в свежую воду и так подолгу сидел, отдыхая в прохладной тени. Рядом на разостланном платке, лежала разломленная лепешка, остывал чайник, а он лишь изредка брал ломтик лепешки или отпивал глоток чая и молчал, думая о работе ли своей, о жизни ли, вспоминая ли о чем-то.
Если замечал на берегу кого-нибудь из старых знакомых, он приглашал его выпить с ним чашку чая и, потолковав несколько минут, оставался снова наедине со своими раздумьями.
Когда махдум Мухаммади кому-нибудь был нужен, его искали или поджидали здесь, на берегу водоема Газийан. Однажды к нему подсел старшина цеха сапожников и, завязав разговор, пожаловался на нескольких молодых гуляк. Он рассказал, что брат его как-то пошел на базар и озорные юноши оскорбили его дерзкими словами и недозволительными выпадами.
К концу разговора старшина сапожников попросил Мухаммади заступиться за брата, осадить распоясавшихся гуляк. Мухаммади согласился.
— Я не хожу на водоем Диванбеги, но ради вас сделаю исключение. Пришлите сюда своего брата, пусть он идет за мной следом, пока я дойду до Диванбеги, и пусть ходит за мной все время, пока я буду там и когда я вернусь сюда. Этого достаточно, чтобы укоротить руки озорников и заткнуть глотки этих желторотых птенцов.
Когда брат старшины появился и стал невдалеке, Мухаммади поднялся и пошел к водоему Диванбеги. Брат старшины пошел следом, на шаг позади «мужа мужей».
Мухаммади через кварталы Чархарас, Гавкушан, Сесу, через Мануфактурный ряд и Купол Саррафон вышел на берег Диванбеги. Он сделал круг по берегу и через Чайный ряд, через Нитяной, Прядильный и Кишмишный базары вышел на Тыквенный к Куполу Ходжа Мухаммади Паррона.
Затем он через Слесарный ряд, кварталы Сиёхкаран и Маради-хан, Новый базар, Мухаммед Газали и Даббиён возвратился к водоему Газийан. Брат старшины, также ни слова не говоря, вернулся к себе домой, а махдум Мухаммади сел возле ожидавшего его чайника и лепешки. Среди гуляк и озорников Бухары немедленно стала известна эта прогулка «мужа мужей», и весь город понял, что брат старшины сапожников взят под защиту махдумом Мухаммади. С этого часа на подзащитного не только никто не покушался, но даже глаз не смел поднять. [via Сер. Моск.]
Тема: Самураи и джаванмарди (Прочитано 1902 раз)
