Лекция 7. ПЕРВЫЙ УРОВЕНЬ ЭКВИВАЛЕНТНОСТИ

[Nil]

Вопрос от студента Школы переводчика Хаима:

Из последней лекции я не понял, что мешает перевести второй пример ближе к тексту:
(2) That's a pretty thing to say!
Прекрасно, нечего сказать!
Do you take me for a fool?
Ты что, меня за дурочку держишь?
 
То есть, что в приведенном контексте (чего я не сумел заметить) заставляет прибегать именно к эквивалентности первого типа? И еще, откуда здесь берется женский род?>

Чтобы ответить на Ваш вопрос, вернусь немного назад, к лекциям по истории перевода. Помните, откуда берутся рекомендации переводчикам? Эти рекомендации выводятся на основе тщательного лингвистического анализа большого количества переводов. Метод теории перевода носит дескриптивный, описательный характер. Проще говоря, берется перевод, выполненный признанным мастером перевода и внимательнейшим образом сравнивается с оригиналом. Выясняется, какие трансформации он осуществил, как преодолевал трудности перевода и т.п. Если проанализировать таким образом сотни переводов, то можно уже выявить некие общие закономерности перевода, то, что характерно не для одного какого-нибудь переводчика, а практически для всех. И уже на основе полученных данных можно рекомендовать начинающим переводчикам ту или иную технику.

То, что я даю сейчас в лекциях по общей теории перевода - ничто иное, как описание того, что реально встречается в работах маститых переводчиков. Лингвистический анализ этих переводов позволил выявить пять уровней эквивалентности (с возрастанием уровня эквивалентность становится выше). Конечно, было бы здорово, если бы перевод любой фразы мог быть осуществлен на пятом уровне! Но, увы: Анализ показывает, что подчас мастера перевода <скатывались> на первый уровень. Теория перевода спрашивает: почему? Ответ я привел в последней лекции. Иногда бывает просто невозможно сохранить структуру оригинала, поскольку при этом перевод будет просто нечитабельным. Чаще же всего на первый уровень приходится уходить для того, чтобы сохранить то воздействие на читателя, которое <заложено> в словах автора оригинала. Есть такое прекрасное слово - <ассоциации>. Если помните, была такая игра на телевидении <Пойми меня>. И одно из заданий предусматривало ответ на вопрос, <Какие ассоциации у вас вызывает слово: <замшелый>? ;-) Ответы могут быть разными. Например, лично у меня ассоциации с этим словом такие: <старый>, <плесень>, <древность>, <Хоттабыч> :-). Как видите, это не значение слова, а именно индивидуальные ассоциации, каким-то образом связанные с этим словом. Возможно, это память детства или что-то другое.: Бывают и национальные ассоциации. Например, фамилия <Чубайс> у русских может вызвать такие ассоциации как <рыжий>, <лис>, <электричество>, <непотопляемый> и т.п. Для американца же эта фамилия, скорее всего, не будет вызывать никаких ассоциаций. Как для нас совершенно ничего не говорит имя Томми Аткинс: (студенты Школы уже знают, что это такое, мы это обсуждали в закрытом форуме).

Теперь возвращаюсь к Вашему вопросу. Приведенные в лекции примеры - это небольшие отрывки из художественной литературы. Т.е. это реальные переводы, сделанные классными переводчиками.

Скажем, в одной книге мы встречаем в оригинале , а в переводе читаем <Постыдился бы!>. Напоминаю, что мы работаем по методологии теории перевода, т.е. мы всего лишь АНАЛИЗИРУЕМ уже готовый перевод. У любого теоретика перевода возникает вопрос: почему нельзя было перевести точнее, эквивалентнее? Почему этот опытный, маститый переводчик не перевел эту фразу, как Хаим - <Прекрасно, нечего сказать!>? Ведь было бы, кажется, гораздо точнее! Итак, почему? Посмотрим, какая разница между этими русскими фразами - <Прекрасно, нечего сказать!> и <Постыдился бы!>. Когда мы, русские, произносим первую фразу? Обычно с оттенком сильной иронии и даже сарказма, когда видим нечто неподобающее, аморальное. Фраза <Постыдился бы!> не несет такого сарказма, как первая, и употребляется чаще, даже по поводу каких-то мелких шалостей, в том числе детских. И, что самое главное, именно вторую фразу мы говорим в ответ на грубость, сказанную собеседником, когда хотим его пристыдить. В этом смысле эта фраза гораздо ближе по коммуникативной цели к английской Обратите внимание на слово . Это именно реакция на РЕПЛИКУ собеседника.

Представьте себе такой диалог:

- Да твоя сестренка просто потаскушка!
=  Прекрасно, нечего сказать!

Чувствуете, что перевод неудачный? Выбор, сделанный переводчиком, гораздо лучше:

- Да твоя сестренка просто потаскушка!
= Постыдился бы!

Итак, мы нашли объяснение, почему переводчик был вынужден спуститься на первый уровень эквивалентности - чтобы сохранить коммуникативную цель и не выйти за рамки узуса языка (того, как это принято говорить у русских).

Вторая фраза . Переводчик перевел это как <Что я маленькая, что ли?> Кстати, отсюда и женский род, ведь это реальный перевод из книги, и реплика принадлежит девушке. Повторяю, не забывайте, что все примеры - реальные, мы изучаем теорию на примерах, взятых из литературы. Это важно понять. Мы не ставим вопрос, как нужно перевести фразу "Do you take me for a fool" вообще, в отрыве от контекста. Тогда вполне сойдет вариант Хаима <Ты что, меня за дурочку держишь?>. Мы ведем речь об уровнях эквивалентности и находим примеры в реальных переводах, которые иллюстрируют тот факт, что бывают переводы и на первом уровне. Нас сейчас не интересует вопрос <как?>, для нас важен вопрос <почему?>, т.е. почему переводчик перевел так, а не иначе. Попробуем разобраться с этим. Какие ассоциации вызывает у нас фраза <Ты что, меня за дурочку держишь?> Скорее всего, это вербальная реакция на попытку обмануть, верно? А в контексте было совсем другое: родитель пытался <учить дочь жизни>, давал ей советы, как поступить в конкретной ситуации. И фраза <Ты что, меня за дурочку держишь?> явно была бы не к месту.

Например,

- Хочешь, я схожу с тобой к директору?
= Ты что, меня за дурочку держишь?

Не подходит. Вторая фраза - всегда реакция на обман.

- Хочешь, я схожу с тобой к директору?
= Что я маленькая, что ли?

Получается вполне естественная фраза, переводчик поступил верно. Он сохранил в переводе только коммуникативную цель (возмущение), остальное же все изменил. Т.е. получился перевод на первом уровне эквивалентности. Повторяю, это было вынужденно, так как более точный перевод привносил другой смысл (см. первый диалог).

Таким образом, приводимые мною примеры - всего лишь иллюстрация того или иного уровня эквивалентности, а не рекомендация, что ту или иную фразу всегда нужно переводить именно так, и никак иначе. Надеюсь, теперь это понятно.

Поэтому будет проще ответить и на второй вопрос Хаима:
<Не могли бы Вы коснуться еще и такого вопроса: где кончается эквивалентность первого типа и начинается отсебятина? Понятно, что не матиматика, и никаких "необходимо и достаточно" быть не может, но существуют ли какие-нибудь признаки, помогающие почувствовать и не перейти эту грань?>

Критерий очень простой. Если невозможно (по тем или иным причинам) сделать перевод на максимальном, пятом, уровне эквивалентности (т.е. сохранить всё, что можно в переводе), то спускаемся на четвертый уровень. Нельзя на четвертый, идем на третий, и т.д. Повторяю, это должно быть именно ВЫНУЖДЕННО. Желательно всегда стремиться переводить на самом высоком из возможных уровней эквивалентности, т.е. сохранять в переводе как можно больше.

А что касается именно первого уровня, то тут граней нет. Важно, чтобы переводчик выразил коммуникативную цель, содержащуюся во фразе оригинала. Но, конечно же, перевод должен быть адекватен ситуации, как можно гармоничнее вписываться в нее. Скажем, перевести как <Ну и мерзавец же ты!> (см. диалоги выше) было бы явной вольностью. Фраза оригинала ничего о собеседнике не содержит. Поэтому подбор соответствия должен быть тщательным, желательно не привносить дополнительные смыслы.

Большое спасибо за вопрос!

С уважением,
Нил

[Nil]

ПОНЯТИЕ ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ ЭКВИВАЛЕНТНОСТИ

В прошлых лекциях я уже упоминал, что одна из главных задач переводчика заключается в максимально полной передаче содержания оригинала, и, как правило, фактическая общность содержания оригинала и перевода весьма значительна.

Следует, однако, различать потенциально достижимую эквивалентность, под которой понимается максимальная общность содержания двух разноязычных текстов, допускаемая различиями языков, на которых созданы эти тексты, и переводческую эквивалентность - реальную смысловую близость текстов оригинала и перевода, достигаемую переводчиком в процессе перевода. Пределом переводческой эквивалентности является максимально возможная (лингвистическая) степень сохранения содержания оригинала при переводе, но в каждом отдельном переводе смысловая близость к оригиналу в разной степени и разными способами приближается к максимальной.

Различия в системах ИЯ и ПЯ и особенностях создания текстов на каждом из этих языков в разной степени могут ограничивать возможность полного сохранения в переводе содержания оригинала. Поэтому переводческая эквивалентность может основываться на сохранении (и соответственно утрате) разных элементов смысла, содержащихся в оригинале. В зависимости от того, какая часть содержания передается в переводе для обеспечения его эквивалентности, различаются разные уровни (типы) эквивалентности. На любом уровне эквивалентности перевод может обеспечивать межъязыковую коммуникацию.

ЭКВИВАЛЕНТНОСТЬ ПЕРВОГО ТИПА

Любой текст выполняет какую-то коммуникативную функцию: сообщает какие-то факты, выражает эмоции, устанавливает контакт между коммуникантами, требует от Рецептора какой-то реакции или действий и т.п. Наличие в процессе коммуникации подобной цели определяет общий характер передаваемых сообщений и их языкового оформления. Сравним такие отрезки речи, как: <На столе лежит яблоко>, <Как я люблю яблоки!>, <Дай мне, пожалуйста, яблоко>, <Ты слышишь, что я сказал?>. В каждом из этих высказываний, помимо значений отдельных слов и структур и конкретного содержания всего сообщения, можно обнаружить и обобщенное функциональное содержание: констатацию факта, экспрессию, побуждение, поиск контакта. Текст может последовательно или одновременно выполнять несколько коммуникативных функций - приведенные выше высказывания могут составить единый связный текст, - но он не может не иметь в своем содержании функциональной задачи (цели коммуникации), не утратив своей коммуникативности, т.е. не перестав быть результатом акта речевой коммуникации.

Часть содержания текста (высказывания), указывающая на общую речевую функцию текста в акте коммуникации, составляет его цель коммуникации. Она представляет собой <производный> (<подразумеваемый> или <переносный>) смысл, присутствующий в нем как бы в скрытом виде, выводимый из всего высказывания как смыслового целого. Отдельные языковые единицы участвуют в создании такого смысла уже не непосредственно через свое собственное значение, а опосредованно, составляя с другими единицами смысловое целое, которое служит основой для выражения с его помощью дополнительного смысла. Воспринимая высказывание, Рецептор должен не только понять значение языковых единиц и их связь друг с другом, но и сделать определенные выводы из всего содержания, извлечь из него дополнительную информацию, которая сообщает не только что говорит Источник, но и для чего он это говорит, <что он хочет этим сказать>.


Эквивалентность переводов ПЕРВОГО типа заключается в сохранении только той части содержания оригинала, которая составляет цель коммуникации:

(1) Maybe there is some chemistry between us that doesn't mix.
Бывает, что люди не сходятся характерами.
(2) That's a pretty thing to say!
Постыдился бы!
Do you take me for a fool?
Что я маленькая, что ли?
(3) Those evening bells, those evening bells, how many a tale their music tells.
Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он.
И продолжение:
:their music tells of youth and home and that sweet time when first I heard their soothing chime.
:как много дум наводит он о юных днях в краю родном, где я любил, где отчий дом.

В примере (1) цель коммуникации заключалась в передаче переносного значения, которое и составляет главную часть содержания высказывания. Здесь коммуникативный эффект достигается за счет своеобразного художественного изображения человеческих отношений, уподобляемых взаимодействию химических элементов. Подобное косвенное описание данной информации признано переводчиком неприемлемым для ПЯ и заменено в переводе другим, несколько менее образным высказыванием, обеспечивающим, однако, необходимый коммуникативный эффект.

В примере (2) цель коммуникации заключается в выражении эмоций говорящего, который возмущен предыдущим высказыванием собеседника. Для воспроизведения в переводе этой цели переводчик использовал одну из стереотипных фраз, выражающих возмущение в русском языке, хотя составляющие ее языковые средства не соответствуют единицам оригинала.

И, наконец, в примере (3) общей функцией оригинала, которую переводчик стремится всеми средствами сохранить, является поэтическое воздействие, основанное на звукописи, рифме и размере. Ради воспроизведения этой информации исходное сообщение заменяется другим, обладающим необходимыми поэтическими качествами.

Как видно из указанных примеров, цель коммуникации представляет собой наиболее общую часть содержания высказывания, свойственную высказыванию в целом и определяющую его роль в коммуникативном акте.

Для отношений между оригиналами и переводами этого типа характерно:

1) несопоставимость лексического состава и синтаксической организации;
2) невозможность связать лексику и структуру оригинала и перевода отношениями семантического перефразирования или синтаксической трансформации;
3) отсутствие реальных или прямых логических связей между сообщениями в оригинале и переводе, которые позволили бы утверждать, что в обоих случаях <сообщается об одном и том же>;
4) наименьшая общность содержания оригинала и перевода по сравнению со всеми иными переводами, признаваемыми эквивалентными.

Таким образом, в данном типе эквивалентности в переводе как будто говорится <совсем не то> и <совсем не о том>, что в оригинале. Этот вывод справедлив в отношении всего сообщения в целом, даже если одно или два слова в оригинале имеют прямые или косвенные соответствия в переводе. Например, к этому типу можно отнести перевод She lifted her nose up in the air - <Она смерила его презрительным взглядом>, хотя субъекты этих предложений непосредственно соотнесены.

Переводы на таком уровне эквивалентности выполняются как в тех случаях, когда более детальное воспроизведение содержания невозможно, так и тогда, когда такое воспроизведение приведет Рецептора перевода к неправильным выводам, вызовет у него совсем другие ассоциации, чем у Рецептора оригинала, и тем самым помешает правильной передаче цели коммуникации.

Английская пословица A rolling stone gathers no moss описывает ситуацию, легко передаваемую в русском переводе, например: <Катящийся камень мха не соберет> (или: <мхом не обрастает>). Однако из этой ситуации Рецептор перевода не сможет извлечь ту цель коммуникации, которая содержится в оригинале. Для него сама ситуация не указывает достаточно четко, как следует к ней относиться, <хорошо> это или <плохо>, что нет <мха>. В то же время для английского Рецептора ясно, что в этой ситуации <мох> олицетворяет богатство, добро и что его отсутствие - явление отрицательное. Таким образом, ситуация, описываемая английской пословицей, подразумевает вывод, что следует не бродить по свету, а сидеть дома и копить добро. Эквивалентным переводом будет русская фраза, имеющая ту же эмотивную установку и максимально воспроизводящая стилистическую (поэтическую) функцию оригинала (форму пословицы). Поскольку описание той же ситуации не обеспечивает необходимого результата, приходится использовать сообщение, описывающее иную ситуацию. Попытка удовлетворить указанным требованиям дает примерный перевод: <Кому на месте не сидится, тот добра не наживет>.


Пожалуй, это главное, что можно сказать о первом типе эквивалентности (всего их пять). В следующий раз мы поговорим о втором типе.

До встречи!
Нил