Что-то доставляет человеку удовольствие, но является пороком - какое здесь противоречие?
Противоречие едва уловимо, но прослеживается, оно кроется в разных ракурсах, с которых два разных человека смотрят на одно и то же "что-то". С позиции скряги (которого Вы привели ниже в качестве примера), это "что-то" не является пороком, а с позиции моралиста - является. Это взгляд из двух разных парадигм. Для скряги его богатство - это хорошо, для моралиста богатство (его собственное или богатство скряги) - это плохо.
Процитирую здесь часть высказывания Спинозы из стартового сообщения:
«Философы смотрят на волнующие нас аффекты, как на пороки, в которые люди впадают по своей вине; поэтому они имеют обыкновение высмеивать их, порицать или клясть (последним занимаются те, кто не прочь надеть личину святости). Превознося, таким образом, на все лады ту человеческую природу, которой нигде нет, и позоря ту, которая существует на самом деле, они убеждены, что предаются самому возвышенному делу и достигают вершины мудрости. Ибо людей они берут не такими, каковы те суть, а какими они хотели бы их видеть. В результате этого вместо этики они по большей части писали сатиру и никогда не создавали политики, которая могла бы найти приложение; их политика может с успехом сойти за химеру или осуществиться в Утопии...»Я воспринимаю это как лукавство с его стороны. Выходит, Спиноза не только не относит себя к философам, но и не смотрит на "волнующие ... аффекты, как на пороки", хотя процитированный текст говорит об обратном, а именно: он смотрит на аффекты именно как на пороки. Философы превозносят "на все лады ту человеческую природу, которой нигде нет" - в том смысле, что они ожидают от порочного человека преодоления своих пороков, и "позоря ту, которая существует на самом деле" - в том смысле, что скряга - скряга и есть (констатация факта). И намерение Спинозы в создании "политики, которая могла бы найти [практическое] приложение", по всей видимости, несостоятельно, так как в таком случае он сам стал бы тем, кто превозносит "на все лады ту человеческую природу, которой нигде нет" в человеке. Спиноза уверяет читателя, что у него-то самого и в мыслях не было "осмеивать человеческие поступки" (и тем самым уподобить себя философам-"сатирикам", которых он сам же и критикует), что его единственная цель - это "не клясть их [аффекты, пороки], а понимать". В таком случае этику (как мораль и нравственность) ему следовало бы "отложить в сторонку", потому что прерогативой этики является не познание, а описание фактов. Но Спиноза этого как раз и не делает - он рассматривает "аффекты" (пороки) человека именно с этической точки зрения, но, тем не менее, взяв понятийный аппарат совершенно из разных областей, а именно: аффекты, эмоции и чувства (о чём у меня было выше) - из области психологии, а рассмотрение пороков - из этики. Если у психологии строго научный подход, то в этике как философской дисциплине этого нет.
Кроме того, если "что-то доставляет человеку удовольствие", то это ещё один важный фактор в понимании человеческой природы: абсолютно все люди стремятся именно к удовольствию и избегают неудовольствия. Скряга получает удовольствие от своего богатства, моралист - от своего морализаторства. Тогда по какому праву один человек может диктовать другому свои условия, на каком таком основании? Моралист или философ-"сатирик" может сказать скряге:
ты скряга, ты плохой, а скряга, в свою очередь, может парировать:
сам ты плохой, не учи меня, ты просто мне завидуешь. Это две непримиримые точки зрения. И в этом я тоже вижу внутреннее противоречие.
Скряга любуется накопленными богатствами, получает радость от перебирания монет, но его алчность, с точки зрения Спинозы, - порочна.
Именно - только с точки зрения Спинозы, ибо скряга, как уже говорилось выше, не считает своё стяжательство пороком. Я вовсе не оправдываю скрягу, ведь он может быть материалистом или атеистом, для которого все эти беседы на духовные темы - "до лампочки".
Лукавство Спинозы я вижу также в том, что для того чтобы "не клясть их [аффекты, пороки], а [всего лишь] понимать", вовсе не обязательно высказывать их вслух и даже писать многостраничные "
политические трактаты".