Езтественное человеческое спасибо всем, кто делает невероятные усилия пытаясь двигаться по руслу моей достаточно скучной но такой правдивой истории.
15
В последующие три дня я окончательно переключился на новый ритм. Анаконы, вечернее купание в тазике, уроки Валентина Ивановича... Все это было лучше того шока, который получился с женой, и того шока, которым была моя предыдущая жизнь. Голова наполнилась невообразимыми раньше проблемами. Например помирился с яблоней и вишней, но не нашел еще подходов к тютине. Каждое утро общался с папоротником, у которого оказался любимчиком. Даже Виктор на работе заметил, что я в последнее время стал какой-то «удовлетворенный» во всех смыслах этого емкого русского слова… Кстати о работе. Получил же аванс. Долги вернул. Одежды кое-какой прикупил в секонд-хенде. Все-таки пиджак для работы, а не для кувырканий в траве. Из важных событий самым интересным было то, что у новой бутылки уже заканчивался срок пребывания в силе, но она, по-прежнему стояла на месте.
Дядьки Валентина не было. Утро светилось и чирикало вовсю. Я сидел на лавочке во дворе, выполняя заданное упражнение. Нужно было прикрыть глаза, чтобы все вокруг расплылось в тумане и думать на тему: «Что такое мир, который я воспринимаю глазами, свет, отраженный от предметов или сами предметы?» Мозг быстро зашел в тупик, остановившись на том, что сами предметы тоже вполне могут быть светом, но почему-то не воспринимаются в полной темноте. Мысль сбилась на водку, стоящую в комнате. Как она там... В силе? Интересно, в силе ли ее свойства алкоголические или уже выдохлась? Эдакий каламбур. В силе где и в силе что... Еще несколько мыслей на эту тему и я не выдержал. Бросил упражнение и пошел посмотреть на бутылку. На месте. До выхода из силы еще час. Интересно, пропадет она за час? Я решил понаблюдать за этим и лег на кровать, не сводя глаз с таинственного угла.
Какая-то черная тень закрыла угол и вообще полкомнаты. Огромная, страшная тень. Такого страха я еще не испытывал в своей жизни. Казалось, будто тень закрыла собой всю Вселенную.
- Стой!!! - дико закричал я, раскрывая глаза.
- Стою. - Голос Валентина Ивановича был спокоен и насмешлив. - Кошмары снятся?
И вправду, тени не было. У кровати стоял мой учитель. Видно я все-таки умудрился задремать и спросонья принял силуэт дядьки Вальки за очередного восставшего из ада.
Я все-таки наклонился влево и глянул за дядьку Вальку в угол. Бутылка была на месте.
Валентин Иванович заметил мое движение.
- Уже два часа как твоя, а ты все дрыхнешь.
Не ожидал я такого поворота. Вот и заснул ведь удачно – берите мою бутылочку и делайте с ней, что хотите, хоть рыбу свежезамороженную глушите. Даже растерялся, что же с ней делать…
- Что делать... - как всегда понял по моему лицу Валентин Иванович. - Пить будем... Если угостишь, конечно...
Я вскочил:
- Какой разговор, Валентин Иванович! Щас приготовлю закусочку...
- Не суетись, - остановил Иваныч. - Вон на столе кулек с боеприпасами.
Мы вместе разложили принесенную колбаску, малосольные огурчики, хлебушек, салатик, достали правильные стаканы и чинно сели за стол. Я осторожно взял бутылочку в сразу задрожавшие руки. Налил, как учили - ровно наполовину стаканов. Почувствовал, что если сейчас начну тост говорить, голос сорвется от волнения. Спасибо Иванычу – остановил мою инициативу. Из портфеля достал сразу показавшийся мне загадочным - сверток. В страницу местной батайской газеты «Вперед» оказались завернуты четыре приличные хозяйственные свечки. Приятно ощутить себя героем мистического триллера. Примерно так рисовалось мне все происходящее. А дядька Валька аккуратно положил все четыре свечи перед собой. Забормотал что-то под нос, достал из воротника маленькую острую с двух сторон иголку, воткнул ее в низ левой от него свечки. Потом воткнул еще три иголки в оставшиеся свечки. Опять пошевелил губами. Взял первую свечку и воткнул ее иголкой в отверстие в левом возле меня углу стола. Я заметил, что в других углах тоже были такие же едва заметные дырочки. Догадался, что свечки воткнутся и туда. Так оно и вышло. Вторую свечу, Дядька Валька воткнул справа возле себя, третью слева, четвертую в оставшийся возле меня угол. Заметив мой взгляд, я как раз думал, зачем таким светлым утром нам нужны свечки, хмыкнул:
- Пойди, ставни закрой. Все.
Ну, я все и закрыл. Зашел - темень. В зале свечки горят, Валентин Иванович зловещий такой:
- Садись! - говорит.
Я сел на свое место, напротив. Жду, чего дальше... А Иваныч достал лист бумаги и начал читать:
« Я, Шарко Андрей Павлович, ознакомлен и обязуюсь соблюдать следующие условия моего обучения в «Школе макрамэ» Ерылкина Валентина Ивановича:
1. Безоговорочно выполнять все поручения наставника.
2. Еженедельно по субботам исповедовать перед наставником все плохие поступки и дела, совершенные мной за истекший после предыдущей исповеди срок.
3. Отдавать школе в форме добровольных пожертвований 25% всех заработанных за месяц денег.
Подпись...»
Он протянул мне документ. Я по привычке перечитал. Все так.
- Нужно подписать?
Валентин Иванович торжественно кивнул. Мне еще показалось, что он надеется, будто я откажусь. Это больше всего и взбодрило. Неужели он в самом деле считает, что я не всерьез? Думает, что ли, что я за спиной смеюсь? А я назло подпишу, и решайте сами, всерьез или не всерьез…
- Вот, - говорю. - Пожалуйста.
Он взял бумагу, посмотрел внимательно, расписался сам и сунул все это куда-то за пазуху.
- Хорошо, Андрюша. Давай теперь выпьем.
Я с готовностью подхватил свой стакан:
- За что?
- За то, что с сегодняшнего дня ты, наконец, стал моим учеником, а я твоим учителем.
Водка оказалась очень сладкой. Я даже мельком подумал, что это компот, но когда перехватило дух, кинулся на салат.
Мы славно так тогда посидели. О чем-то болтали, про японских вроде бы самураев и солнцевскую братву... Про какого-то Ярилу и коловорот... Сейчас уже не вспомню, торкнуло тогда меня уж больно сильно. Потом Дядька Валька еще посоветовал мне прилечь и ушел. А по дороге видно ставни открыл. На улице, оказалось, день был. Я лег. Помню, еще подумал: «Зачем ставни открывать...» И вырубился.
16
В полной темноте я не мог понять, кто же это вцепился в мое плечо и рвет его, то ли зубами, то ли когтями... Я попытался отпрыгнуть, но ноги не слушались. Пришлось открывать глаза.
- Ну, ты спишь! - удивился дядька Валька. - Время уже пол одиннадцатого. Тебе скоро на крышу.
Спросонья такие разговоры казались особенно странными, и я даже попытался обидеться:
- Чо я, Карлсон?
Однако, заметив, как помрачнело лицо наставника, тут же поправился:
- Это я шучу. А на самом деле, что там, на крыше?
Ровно в двадцать три часа ноль минут по московскому времени я уже сидел на старом чердаке своей хибары, скрестив перед собой ноги по-турецки и, изо всех своих неразбуженных сил, пытался держать прямым позвоночник. Глаза понемногу привыкали к темноте, но разглядеть можно было только распахнутую дверцу чердака, да соседские огороды в ее проеме, залитые сочным светом почти полной луны. Все, что я помнил из напутственной речи дядьки Валентина, это его просьба не оглядываться и слезать с чердака только после восхода солнца.
Что интересно, когда я устраивался на старом одеяле, учитель на всякий случай, осветил фонариком, все углы моей маленькой камеры добровольного заключения. Это порадовало. Ни чертей, ни призраков, ни даже мифических животных в комнатушке не оказалось. Но время пошло. И, уже где-то через полчаса, я четко понял, что мне, во что бы то ни стало нужно обернуться. Сдерживать себя было очень трудно, потому что сзади явно происходили какие-то жуткие события. Сначала заскрипела половица. Кто-то тихо шагнул. Наверняка это был дядька Валька. Этим себя и успокоил. На чердаке его, конечно, быть не могло, но ночь ведь хорошо разносит всякие шорохи... Потом кто-то хрюкнул мне прямо в ухо, и я вздрогнул так, что задребезжала крыша. Удержав голову от поворота, я сосредоточил все еще подчинявшееся мне внимание на силуэте дерева в дверном проеме. Сердце стучало часто и громко. Тут же пришла утешительная мысль – «у соседей растят свинью на сало».
Оглядываться расхотелось, но не на долго. Нежно шепнули в ухо: «Андрей!». Сразу же неприятный холод прошелся по всему телу. Вспомнились не к месту рассуждения постсоветских физиков о крайней субъективности видимого мира и бесконечности невидимого. Миллионы образов из классики кинематографа: от Вия до зловещих мертвецов - выстроились в очередь чтобы последовательно шокировать мое надрывающееся сознание.
И тут мозг придумал неплохое оправдание происходящему. Слуховые галлюцинации! Просто я слишком возбужден, внутри все шумит, кровь несется как угорелая. А вокруг - тишь. Вот и слышатся мне внутренние шумы как бы снаружи. Надо сказать в те мгновения новая трактовка происходящего помогла. Не смотря на продолжающуюся возню, я хоть чуть-чуть расслабился и успокоился. В комнатке даже стало как-то светлее. Я бы сказал розовее, потому, что какая-то именно розовость медленно разгоралась повсюду вокруг меня. Я уже явственно различал груду старых книг в правом углу, пыльный чемодан слева и даже маленькие линии срезанных годичных колец на досках застилавших пол. Сам чердак как-то странно расширился, раздался в размерах и теперь скорее напоминал крытый стадион, а не маленькую комнатку. Становилось все светлее. Возможно, близился восход солнца.
Из далекого угла чердака ко мне бодро шагала знакомая фигура. Не было никаких сомнений - это был Саша Андрюхин - мой армейский наставник по ротной стенгазете.
- Привет, братишка! - сказал он подойдя. - Ты, какими судьбами здесь?
- Привет! Учусь.
- Все-таки поступил на философский?
- Ну, типа того.
- Молодец! А я сейчас учителем в школе работаю. Пойдем, кабинет покажу.
Теперь я заметил просторную лестницу, ведущую вверх. По ней бегали школьники, не спеша, проходили учителя. Картина, до боли знакомая каждому из вас, дорогие читатели.
Говорю честно - я не оборачивался. Когда лестница делала свои повороты, я делал их вместе с ней, но чтобы смотреть себе через плечо, за спину... Ни в коем случае. Я помнил об указании и соблюдал его свято.
В кабинете было слишком уж круто для обычной средней школы. Скорее - уменьшенный зал какого-нибудь солидного музея. Стояли, конечно, парты в два ряда, но вдоль стен сверкали стеклянные витрины полные всякой артефактщины. Горшки, кувшины, амфоры, наконечники стрел, загадочные ювелирные изделия... Такого богатства я не видел даже в Азовском краеведческом музее.
- А вот, наша гордость! - Саша показал в конец класса, где на каменном постаменте стоял, насколько я понял, настоящий древнеегипетский саркофаг. - Как ты относишься к мертвым фараонам?
- Вполне... - неопределенно отозвался я и подошел к каменному гробу.
Саня чуть-чуть опередил меня и надавил на крышку. Легко съехав назад, та обнажила странное, завернутое в цветастое кимоно, усыпанное золотом и драгоценными камнями тело мужика лет тридцати. Я совершенно не испугался, потому, что лицо было уж чересчур натуральным и свежим. Насколько я помнил, в саркофагах тело должно было исчезать, ну или хотя бы усыхать до форм скелета. А тут откровенный муляж. Но красиво! Как живой.
- Ну, как? - не успокаивался Андрюхин. - Этот парень жил четыре тысячи лет назад, а выглядит, будто вчера заснул!
- Точно! - поддержал я его глупую шутку. - И на нашего замкомвзвода похож как две капли...
Андрюхин пригляделся:
- В самом деле! А ведь и точно похож. Ну, брат! Вот это наблюдательность. Нужно будет Шляпину письмо написать, пусть приедет посмотрит! Вот ведь бывает!
Я, обнаглевший в конец, решил по отечески потрепать щечку замка-фараона. И замер, когда рука коснулась не пластика или папье-маше, а самой натуральной человеческой плоти.
- Да ты не бойся! - успокоил Саша. - Никакой инфекции!
В голове мелькнула худшая из версий - свежего покойничка упрятали в саркофаг, заметая следы преступления. Однако и эту версию пришлось отбросить, когда покойник приоткрыл глаза и залепетал что-то на совершенно необъяснимом наречии.
Саша быстренько задвинул крышку и лепет прекратился.
- Иногда мне кажется. - Шепнул он мне. - Что у этого кадра просто летаргический сон.
Я промолчал. А Саша уже открыл дверь в очередную комнату и жестом пригласил внутрь.
Было, конечно, боязно шагать в открывшийся полумрак, но не говорить же, в самом деле, банальное: «Только после вас».
Большой стол, заваленный тетрадками и листами разноцветной бумаги. В средневековых традициях кровать с пологом. Шкаф, набитый книгами...
- Ты здесь живешь?
- Да, временно. Директриса дала класс под проживание. Вот, обустроился.
- Неплохо.
- Нормально. Только... - он кивнул еще на одну дверь. - Разборки межклассовые замучили.
- Пролетариат-буржуазия! - понял я.
- Да нет! Десятый «Бэ» - десятый «А», например... Да ты не стесняйся, загляни.
Я толкнул тяжелую деревянную дверь. Огромный школьный спортзал. Двое парней, словно рефери, наблюдали за схваткой двух единоборцев. А ведь я их знал! И одного состязающегося и другого. Первый - Лева мой корифан и одноклассник. Все в той же темно-синей школьной форме с эмблемой на плече. Второй... Маша Агафонова... Та самая Маша, которая должна была ехать на Европу, чтобы выбить там как минимум серебряную медаль для любимого города.
Я увидел пистолеты. У Левушки был военный ТэТэшник, а у Маши нечто древнее, как в кино про Пушкина и Дантеса. Странно, но это слегка обрадовало меня. Я почувствовал, что шансов у друга больше, чем у сравнительно незнакомой мне девушки.
- Разошлись! - скомандовал первый судья.
Каким-то нелепо-торжественным показался мне этот момент. Ребята, развернувшись спинами, сделали по пять шагов.
Второй судья почему-то жутко нервничал, все время вытирал о штаны потные руки и тщательно хрустел пальцами.
- На счет пять, - продолжал первый судья. - Разворачиваетесь и одновременно стреляете.
Оценив расстояние между стрелками и, вспомнив, что после школы Лева Троцкий окончил военное училище, я совсем успокоился и уже с бОльшим интересом наблюдал за разворачивающимся спектаклем.
- Раз! - начал отсчет судья.
Лева быстро обернулся. Маша уже целилась в него.
- Гражданин судья! Так не честно! Сделайте ей замечание!
- Маша! Так нельзя! Вы нарушаете правила! Отвернитесь немедленно и повернетесь по счету пять! Так! Два! Три! Маша! Я же вас предупреждал. Ассистент!
- Что? - голос второго дрожал, срываясь на визг.
- Возьмите автомат, и если кто-то еще обернется до счета «пять» пристрелите его.
- Х-хоррошо... - трясущимися руками ассистент достал из сумки Калаш, снял с предохранителя и передернул затвор. - Я г-г-готов...
Теперь никто не оборачивался.
- Четыре... Пять!!!
Два оборота и выстрела слились в одном грохоте, потрясшем общеобразовательный спортивный зал. Мое страшное напряжение схлынуло, когда я увидел, что Левушка стоит, как ни в чем не бывало, а Маша, кукольно сложившись пополам, расстелилась на полу. Из двери высунулся Андрюхин.
- Вот! Что я тебе говорил! Как тут работать или спать.
Судьи-секунданты зачехлили оружие, и пошли к выходу. Лева узнал меня, помахал ручкой и поспешил за ними... Я оторопел.
- Ребята! - закричал я им вдогонку. - А тело!
Уже на пороге обернулся первый судья.
- Что тело?
- Надо же скорую...
- Не надо! Если живая, до утра от потери крови умрет. Уборщицы полы помоют. Не переживайте!
И ушел. За ним - остальные.
Я кинулся к девушке. Перевернул ее на спину. Вроде бы дышит. Пол весь в крови. Куда же попала пуля... На майке вроде бы пробоин нет ни спереди, ни сзади. А вот левая нога вся красная. Я принялся лихорадочно стягивать с девушки колготки...
- А ты изменился! - заметил подоспевший Андрюхин. - Раньше мертвые девушки тебя не возбуждали.
- Бинт неси! - крикнул я, заметив рану на голени и зажав ее ладонью.
Саша метнулся к себе. Маша дернулась и застонала, а я почувствовал под ладонью что-то твердое.
Когда Саня принес бинты, я уже достал пулю и бросил на пол. Что-что, а обрабатывать раны меня в свое время научили на всю жизнь. Есть такой город - Тбилиси...
- Скорую вызывай! - бросил я Саше, а сам на удивление легко поднял девчонку на руки и понес к выходу. За дверью я различил знакомые мне очертания огородов, но сейчас было не до запретов. Какой к черту восход солнца, когда человека спасать надо. Однако человек по имени Маша начал исчезать, словно испаряться из моих рук и, когда я уже стоял в дверном проеме, исчез совсем.
Я понял, что стою прямо перед распахнутой дверью чердака, покрасневшей от лучей взошедшего солнца. А в огороде, это было видно только отсюда, сверху, посреди зарослей в аккуратно выкошенном кругу метров пятнадцати в диаметре стоял дядька Валька, слегка наклонившись к огромному каменному почти в рост человека валуну.
продолжим?
Тема: Цветок папоротника 15, 16 (Прочитано 1288 раз)
