.
«Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире»
Собственно вопрос даже не в том, на сколько в том, на сколько реально то, что находится вне сознания. Вполне можно ограничится его преходящестью. Все течет, все меняется, ничто не имеет никакого постоянного бытия. Но даже если б что и было непреходящим, то что мне с того. Но что-то же должно согреть эту продрогшую на ветрах бесконечно мертвой вселенной душу. Я всматриваюсь в свои отсветы и нахожу, что более всего трогает человеческое соучастие, человеческая доброта, открытость, честность и правдивость. Ум и чувство юмора, ирония и романтичность. То есть те качества, которые принято называть духовными. И все ценное, что я нахожу в природе, искусстве все, что вдохновляет и восторгает, это только перепевки все тех же духовных качеств. Ну и что из этого следует? А то, что раз эти качества присущи мне и другим человекам, то они присущи тем самым и существу этого мира. И я вполне могу рассчитывать на то, что это Существо отзовется на мой зов. И отзывается - мягкой улыбкой восхода, или грустью осеннего дождя, дружественным жестом близкого тебя человека.
Но, с другой стороны, человек в мире изменяющемся и текучем, испытывает острую необходимость самоидентификации, ему необходимо отождествить себя с чем-то устойчивым, значимым и непреходящем, в сени которого он мог бы почувствовать безопасность и уверенность в завтрашнем, а как известно абсолютное завтра это смерть. И потому человек боится «завтра», боится будущего. Человек озабочен будущим, он пытается получить некие гарантии своей укорененности в бытие, постичь свое значение и значимость в этом непрестанном кружении «осенней темпоральности». И человек рефлектирующий ищет себя в вечном и находит возможность быть ему соразмерным посредством бытия душой, чем-то большим, чем он есть в мире. Но мир человеческий вовсе не безразличен к тому, что мы о себе думаем, «за кого мы себя держим», поскольку от этого зависит благосостояние окружающих. А это просто святое. И потому вопрос о моей глубине смещается на плоскость социально обусловленного бытия телом. В этой связи кажется еще Аристотель заметил, что они из здоровья сделали религию. Но и с здоровьем не все так просто, потому как тело не чистая соматика, а соматика знающая себя как существо разумное и ответственное перед этой своей разумностью,
То как сегодняшний человек переживает ситуацию идентификации мы можем увидеть в следующем отрывке от психоаналитики.
«У кого сегодня еще есть душа? Известен только слишком сентиментальный шантаж, достойный телевизионных сериалов, но он представляет собой только истерический срыв психической жизни, хорошо известный благодаря романтической неудовлетворенности и обывательскому водевилю. Что касается увеличения интереса к религиям, то мы вправе спросить себя, является ли он результатом поиска, или напротив, результатом психической ущербности, которая выпрашивает у веры душевный протез для ампутированной субъективности? Можно констатировать, что, преследуемые стрессом, страстно желающие зарабатывать и тратить, наслаждаться и замирать, современные мужчины и женщины создают структуру репрезентаций своего опыта, который называется психической жизнью. Акт и его дублирование, беспомощность заменяются интерпретацией смысла. Нет ни времени, ни подходящего места, чтобы воспитывать свою душу. Простое предположение подобного беспокойства Душа и образ кажется неуместным и ничтожным. Сосредоточенный только на себе, современный человек нарциссичен, может быть, несчастен, но без угрызений совести. Его страдание ограничивается телесным - человек соматизируется. Он сетует, чтобы находить в жалобе определенное удовольствие, которого он безусловно жаждет. Если он не подавлен, то воодушевляется низшими и обесцененными целями в извращенном наслаждении, которое не знает удовлетворения. "Живущий в раздробленном и стремительном пространстве и времени, он часто страдает, узнавая свое истинное лицо. Вез сексуальной, субъективной или моральной идентификации эта амфибия является пограничным существом, "случайностью" или "самообманом". Это - тело, которое действует часто даже без радости этого обещанного опьянения. Современный человек идет к потере собственной души. Но он не знает этого, ибо психический аппарат, в точном смысле этого слова, констатирует репрезентации и их означающую ценность для субъекта. Но неизвестность не может длиться бесконечно.
Разумеется, то общество, в котором формируется современная личность, не оставляет ее без применения. Она же обретает в нем только ожидаемое нейрохимией: бессонницу, страхи, некие психотические приступы, депрессии, которые находят здесь свое прибежище. Кто станет отрицать это? Тело покоряет незримую территорию души. Его успехи очевидны. Здесь мы не в силах ничего предпринять. Мы пресыщены образами, которые выражают и замещают нас, мы находимся будто бы в полусне. И как результат галлюцинаций - необходимость большего количества границ между желаемым и действительным, между истинным и ложным. Спектакль - это 'иллюзорная жизнь, в которой мы желаем всего. Существует ли эти "вы", "мы"? Ваши выражения стандартизируются, речь нормализуется. Впрочем, обладаете ли вы речью? Когда вы не находитесь под действием наркотиков, вы "успокаиваетесь" через образы. Вы соотносите свои душевные состояния с потоком средств массовой информации, прежде чем сформулировать их в словах. Образ имеет неординарную силу схватывать ваши желания и страхи, насыщаться их интенсивностью и поглощать смысл. Дело идет как по маслу. Психическая жизнь современного человека располагается отныне между соматическими симптомами (болезнь с больницей) и образностью его желаний (сны наяву перед телевизором). В этой ситуации она блокируется, стопорится, замирает. Тем не менее, хорошо видны лишь преимущества такого упорядочивания. Более того, комфорт или новый вариант "опиума для народа", такая модификация психической жизни предвосхищает, может быть, новое человечество, в котором будут превзойдены психологическая укорененность, метафизическое беспокойство и забота о смысле существования. Не фантастично ли, что кто-то еще до сих пор может довольствоваться пилюлей и экраном? Скука - путь такого сверхчеловека, путь усеянный ловушками.
Если читатель более склонен к «чистой» метафизике, то он может отследить выше показанную ситуацию в дистиллированных понятиях высокой философии.
«…в своей абстрактной сущностности указанное чистое «Я» есть скорее нечто неизвестное обыденному сознанию, нечто такое, чего оно не находит наличным в себе. Тем самым обнаруживается скорее вред иллюзии, будто речь идет о чем-то известном, о «Я» эмпирического самосознания, между тем как на самом деле речь идет о чем-то далеком этому сознанию. Определение чистого знания как «Я» заставляет непрерывно вспоминать о субъективном «Я», об ограниченности которого следует забыть, и сохраняет представление, будто положения и отношения, которые получаются в дальнейшем развитии «Я», содержатся в обыденном сознании и будто их можно там найти, ведь именно относительно него их высказывают. Это смешение порождает вместо непосредственной ясности скорее лишь еще более кричащую путаницу и полную дезориентацию, а уж в умах людей посторонних оно вызывало грубейшие недоразумения. Что же касается, далее, субъективной определенности «Я» вообще, то верно, что чистое знание освобождает «Я» от его ограниченного смысла, заключающегося в том, что в объекте оно имеет свою непреодолимую противоположность. Но как раз по этой же причине было бы по меньшей мере излишне сохранять еще эту субъективную позицию и определение чистой сущности как «Я». Следует, однако, прибавить, что это определение не только влечет за собой указанную выше вредную двусмысленность, но, как оказывается при более пристальном рассмотрении, оно остается и субъективным «Я». Действительное развитие науки, которая исходит из «Я», показывает, что объект имеет и сохраняет в ней постоянное для «Я» определение иного, что, следовательно, «Я», из которого исходят, не есть чистое знание, поистине преодолевшее противоположность сознания, а еще погружено в явлении».
И так, «обыденное сознание» обременено своей «погруженностью в явление», в «картинку», образ, который сегодня культура активно внедряет в сознание человека, спрессовывая их до полного отождествления. Но такое отождествление ввергаем меня в теле поток изображений лишает субъект его основного качества – быть инициатором деятельности. Мы можем увидеть переход от чистой субъектности к нынешнему состоянию объективации человека исследуя следующий отрывок.
«Тело совершает какое -то действие лишь
постольку, поскольку существует некий элемент, который его использует.
Этим элементом не может быть само тело, им может быть только душа.
Субъектом всей этой телесной, инструментальной, языковой деятельности
потому, что она является субъектом действия, поскольку она движет телом,
действует посредством своих инструментов и т. д. Используя выражение
chresis, Платон хочет указать, что отношение субъекта к его средствам
имеет не просто инструментальный характер (chrestai - пользоваться;
существительное chresis обозначает определенный тип отношения к другому
человеку ). Употребляя глагол chrestai и существительное chresis,
Платон в действительности стремится обозначить не некое инструментальное
отношение души ко всему остальному миру или к телу, а, скорее,
своеобразную страсть трансцендентного характера, которую испытывает
субъект ко всему, что его окружает, к объектам, находящимся в его
распоряжении, а также к другим людям, с которыми он вступает в отношения,
к своему телу и, наконец, к самому тебе. Так что, когда Платон использует
понятие для обозначения того "Я ", о котором надо заботиться, он
обнаруживает не душу-сущность, а душу -субъект.
Диететика, экономика, эротика как самореализация субъекта».
Но именно движение по пути заботы о себе и потеря ощущения сущностной силы привело нынешнего человека в состояние отождествление себя с «заботой», а не заботящимся субъектом. Ныне человек лишен той страсти познавания, которая двигала древним греком. Вопрос «заботы» о себе взяли в свои руки соответствующие социальные организации. Ваше здоровье, досуг, ваша скука и ваш оргазм сегодня в руках людей, для которых ваши потребности источник дохода. И уж они не дадут вам расслабиться. И «тот который в мире» стал на столько мощным и активным, и на столько подчиненным силам, которые им движут, что «тот который внутри вас», ваша духовная сущность, душа, ее голос не может пробиться через эти непрестанные крики «торговцев голубями и денежных менял». И тут человек должен ощутить ужас ситуации в той мере, которая бы позволила ему, в страсти негодования «опрокинуть столы» и бичом понимания изгнать «торговцев из дома Отца», из храма Духа, которым он, человек, по сути своей и есть.