Слегка еретическое. но зато - классика
Х. Л. Борхес
ГОЛЕМ
Когда и впрямь (как знаем из "Кратала")
Прообраз вещи - наименованье,
То роза спит уже в ее названье,
Как в слове "Нил" струятся воды Нила.
Но имя есть, чьим гласным и согласным
Доверено быть тайнописью Бога,
И мощь Его покоиться глубоко
В том начертанье - точном и ужасном.
Адам и звезды знали в кущах рая
То имя, что разъел налетом ржави
Грех (по ученью Каббалы), из яви
И памяти людей его стирая,
Но мир живет уловками людскими
С их простодушьем. И народ Завета,
Как знаем, даже заключенный в гетто,
Отыскивал развеянное имя.
И не о мучимых слепой гордыней
Прокрасться тенью в смутные анналы.
История вовек не забывала
О Старой Праге и ее Раввине.
Желая знать скрываемое Богом,
Он занялся бессменным испытаньем
Букв и, приглядывая к сочетаниям,
Сложил то Имя, бывшее Чертогом,
Ключами и Вратами - всем на свете,
Шепча его над куклой бессловесной,
Что сотворил, дабы открыть ей бездны
Письмен, Просторов и Тысячелетий.
А созданный глядел на окруженье,
С трудом разъяв дремотные ресницы,
И не поняв, что под рукой теснится,
Неловко сделал первое движенье.
Но (как и всякий) он попался в сети
Слов, чтобы в них плутать все безысходней:
"Потом" и "Прежде", "Завтра" и "Сегодня",
"Я", "Ты", "Налево", "Вправо", "Те" и "Эти".
(Создатель, повинуясь высшей власти,
Творению своему дал имя "Голем",
О чем правдиво повествует Шолем -
(Смотри параграф надлежащей части.)
Учитель, наставляя истукана:
"Вот это бечева, а это - ноги",
Пришел к тому, что - поздно или рано
Отродье оказалось в синагоге.
Ошибся ль мастер в написанье Слова,
Иль было так начертано от века,
Но силою наказа неземного
Остался нем питомец человека.
Двойник не человека, а собаки
И не собаки, а безгласной вещи,
Он обращал свой взгляд нечеловечий
К учителю в священном полумраке.
И так был груб и дик обличьем Голем,
Что кот раввина юркнул в безопасный
Укром. (О том коте не пишет Шолем
Но я его сквозь годы вижу ясно.)
К Отцу вздымая руки исступленно,
Отцовской веры набожною тенью
Он клал в тупом, потешном восхищенье
Нижайшие восточные поклоны.
Творец с испугом и любовью разом
Смотрел. И проносилось у раввина:
"Как я сумел зачать такого сына,
Беспомощности обрекая разум?
Зачем к цепи, не знавшей о пределе,
Прибавил символ? Для чего беспечность
Дала мотку, чью нить расправит вечность,
Неведомые поводы и цели?"
В неверном свете храмины пустынной
Глядел на сына он в тоске глубокой...
О, если б нам проникнуть в чувства Бога,
Смотревшего на своего Раввина!
В.С. Высоцкий
Памятник
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охрамили меня и согнули
К пьедесталу прибив: “Ахиллес”.
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту.
И железные ребра каркаса
Твердо схвачены слоем цемента -
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью –
“Нате, смерьте!”
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки я всажен – наспор вбили,
Об косую, неровную сажень распрямили.
И с меня, когда взял я да умер
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи.
И не знаю, кто их надоумил,
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей,
Но поверхность на слепке лоснилась
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
Я при жизни не клал тем, кто хищный
В пасти палец,
Подойти ко мне с меркой обычной
Опасались.
Но по снятии маски посмертной
Тут же, в ванной
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной.
А потом, по прошествии года,
Как венец моего исправленья
Крепко сбитый, литой монумент
При огромном скопленьи народа
Открывали под бодрое пенье
Под мое, с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась,
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет.
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Я немел, в покрывало упрятан,
- Все там будем!
Я орал в тоже время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули – как я обужен –
Нате, смерьте!
Неужели такой я вам нужен
После смерти!
Командора шаги злы и гулки -
Я решил, как во Времени Оном -
Не пройтись ли, по плитам гремя?
И шарахнулись люди в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
Накренился я – гол, безобразен
Но и падая, вылез из кожи
Дотянулся железной клюкой,
И когда уже грохнулся наземь
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я:
“Похоже, живой!”
И паденье меня не согнуло
Не сломало,
И торчат мои острые скулы
Из металла.
Не сумел я, как было угодно,
Шито-крыто.
Я, напротив, ушел всенародно
Из гранита.
Тема: Эзотерические сюжеты в стихах (Прочитано 75370 раз)
