Суфийское мироощущение в дипломатии и поэзии крымских ханов

[wayter]

Описание (критическое) зикра:


После джигитовки мы отправились смотреть священный танец дервишей, которым велено было собраться на молитву для удовлетворения любознательности именитой путешественницы. Дервиши повиновались, но как приняли они подобное приказание, с каким удовольствием выполняли его перед многочисленным обществом собак и неверных, один из которых приказывает им молиться богу и Магомету ради его забавы?

<...>

 мы в сопровождении адъютанта г-на Каховского присутствовали на молитве дервишей, происходившей в обычный час. Мы опоздали и начала не видели, но и виденное нами оказалось в достаточной мере интересно, чтобы я описал его здесь. При входе мы сняли обувь и остались в шляпах, сообразуясь с обычаем татар, так как не желали никого оскорблять. Замешавшись в толпу татар, мы поместились на возвышении. Оттуда нам хорошо было видно дервишей, находившихся внизу. Мечеть — квадратная. Возвышение расположено над входом в нее, во всю ширину. На противоположной стене находятся 2 больших окна, ставни которых были закрыты снаружи, так что мечеть была освещена только небольшими окнами, расположенными вверху. Подле больших окон, по углам находились с одной стороны кафедра, с другой пюпитр. С потолка свешивались 3 люстры, [с. 39] состоявшие из нескольких стеклянных стаканчиков, которые,двц«, димо, играют роль ламп, но они не были зажжены. (4)

  Разместившись по кругу на цыновках, покрывавших весь пол, дервиши заунывно пели, покачиваясь и склоняя голову то направо, то налево, и мерно двигаясь по кругу, скрестив на груди руки. Одеты они были неодинаково. Должно быть, на них не было тогда особой одежды, присвоенной дервишам и от татарина-мирянина они отличались только тюрбаном. Я видел в этом кругу и стариков и детей, самое большее 10 лет. После того как они походили так по кругу, один из них, которого называли шейхом, или начальником, вышел на середину и принялся испускать вздохи, постепенно все усиливая их и усиливая, покачивая туловищем и головой вправо и влево и поворачиваясь кругом; к нему присоединился другой, третий и т. д., так что посреди большого круга образовался малый круг возносящих вздохи; тогда пение стало раздаваться только время от времени, и слышны были одни лишь размеренные и ритмичные рыдания малого круга, но большой круг все продолжал двигаться, покачивая головами так же, как и рыдавшие. Вздохи временами стали переходить в резкие или тяжкие вскрики, как у людей, у которых от великого порыва скорби перехватывает дыхание, и они, чтобы облегчить грудь, производят длительный выдох. Этот приступ рыданий тянется довольно долго и повторяется в течение богослужения несколько раз. Такой тягостной и варварской церемонией они возбуждают себя, и время от времени кто-нибудь из них вскрикивает: «Алла, Алла, Алла!» таким тоном, как будто говорит: «мужайтесь, братья!» Время от времени кто-нибудь из них ударяет в ладони, и рыдания, все продолжаясь, становятся такими громкими, что их слышно на улице.



 Благодаря тому, что у некоторых из них эти грудные звуки достигают большой силы, издали все в целом производит впечатление воя своры собак, оспаривающих друг у друга кость и своим ворчаньем угрожающих той, которая осмелится первой схватить ее зубами И порой сквозь это ворчанье прорывается глухой собачий лай. Тот из этих несчастных, которому… [не разобрано] удастся привести себя в состояние наиболее сильного возбуждения, начинает с величайшей быстротой кружиться на одной ноге посреди круга, сначала скрестив руки на груди, затем, удвоив ревностные свои усилия, начинает бить по воздуху обеими руками, как будто для того, чтобы еще быстрее кружиться; с него падает головной убор, сваливается более свободная часть одежды, ткань его тюрбана спускается ему на плечи. Этот беспорядок в одежде служит наилучшим выражением его энтузиазма. Не обращая на это обстоятельство ни малейшего внимания, остальные стараются еще сильнее его разгорячить; он продолжает так до тех пор, пока не начнет валиться с ног; тогда его поддерживают, кружась вместе с ним, рыдая и раскачиваясь. Наконец, очнувшись, он возвращается в круг и продолжает проделывать то же, что и все остальные в кругу. Иногда они кружатся по-двое, обнявшись так, как будто [с. 40] собираются вальсировать. Под конец они садятся на пятки опять-таки в круг, посредине — их начальник, или, за его отсутствием, старейший после него.



 Рыдания их продолжаются, некоторые из них бьются о землю коленями, охваченные невыразимым возбуждением, но попрежнему блюдут такт с остальными. После этой утомительной сцены открываются ставни, все надевают: кто кафтан, кто шубу, рассаживаются по стенам, и один из них поет молитву, заканчивающуюся возгласом «аминь», который подхватывается остальными, но с разнообразным выражением, с большей или меньшей, силой; некоторые плачут и с раздирающим сердце выражением повторяют: «аминь», «аминь», и т. д. При этом они проявляют глубокую скорбь, и кажется, будто цель их вымолить у бога избавление от какого-то большого бедствия, может быть от жестокости и преследования врагов. Шейх подымается, и один из дервишей подходит, целует его в ладонь и становится подле него; другой проделывает то же, прикасается затем к руке первого дервиша и становится – около него; и так все по очереди: поцеловав руку шейха, каждый прикасается к руке тех, кто уже занял место, и сам становится в ряд с другими; так заканчивается эта своеобразная церемония, по поводу которой я не стану сейчас высказывать никаких размышлений.


Жильбер Ромм Путешествие в Крым в 1786 г. – Ленинград : 1941 г., с. 38 – 44.

Источник

[nestorleonid]

Крымские ханы, как известно, назначались на престол и смещались по воле османских падишахов. Ни один хан не мог быть уверен в том, что закончит свои дни на троне и в том, что его власть перейдет по наследству к его сыну.

Не совсем так. По крайней мере первые Гереи были вполне независимы. Тот же Сахиб заложивший дворец в Бахчисарае был весьма могущественной и самостоятельной фигурой.

[wayter]

http://portal-credo.ru/site/?act=lib&id=2051.   Цитируется Дж.Нурбахш

С.Фаизов. Суфийское мироощущение в дипломатии и поэзии крымских ханов XVII в.

Суфийские традиции столь органичны для духовной жизни Крымского юрта, что среди известных властителей дум средневекового крымского общества, особенно среди поэтов, почти невозможно назвать кого-либо, кто не проявлял бы себя как суфий. Крым - один из самых интенсивно действовавших центров суфизма, начиная уже с XIII ст. Это время отмечено пребыванием на полуострове таких легендарных учителей, как Сейид Сары Салтук Баба, Барак Баба и Кемаль Баба (1). Основанные ими школы суфизма, построенные ими дервишские обители-текке, обеспеченный ими авторитет суфизма в крымской умме - все это получило многообразное развитие здесь и повлияло на все сферы жизни Крымского улуса и Крымского юрта. Суфийское мироощущение, характерное для духовной жизни всех культурных центров Османской империи в это столетие, стало катализатором высочайшего расцвета общественной мысли, литературы (особенно поэзии) и изобразительного искусства. Это время великих: энциклопедиста Кятиба Челеби, историка и юриста Хусейна Хезарфенна, богослова, поэта и покровителя искусств Яхьи и многих других, чьи имена украшают историю не только османской культуры.

В Крыму — под влиянием османской столицы и благодаря богатству собственных традиций ощущается такая интенсивность литературной жизни, какого, пожалуй, не знало ни одно другое столетие. Здесь осуществляют духовную практику братствахальветийе, гулыненийе, мевлевийе, кадирийе, накшбен-дийе, коледжли, чоюнджили - основные побудители широкого потока интеллектуальных поисков (2). Творчество величайшего поэта Ашыка Умера приходится именно на XVII век. Рядом с ним творили свои бессмертные строки его старшие и младшие современники Афифеддин Абдулла эфенди (псевдоним Афифи), Абдул Азиз Афиф-заде (псевдоним Иззи), Сейид Деде (псевдоним Шефик), Кефеви Абдуллах бин али Али (псевдоним Мути). И, наконец, корифеи дворцовой поэзии (диван шиири) - в конце XVI-XVII в., задолго до рождения Ашыка Умера - хан Бора Гази-Гирей (Газаи), затем — прямые современники Ашыка Умера - ханы Богадыр-Гирей (Резми), Софу (то есть Суфий) Мухаммед-Гирей (псевдоним Кямиль, член суфийского ордена), Хаджи Селим-Гирей (псевдоним Ремзи) и поздний современник - Менг-ли-Гирей II (член суфийского ордена).

Вероятно, не все из названных Гиреев входили в тот или иной суфийский орден, но влияние этого философско-этического течения очень хорошо проявляет себя как в жизненном кредо (не у всех), так и в поэтическом творчестве (у всех). Приверженность суфизму в этике в наиболее сильной степени наблюдается у Хаджи Селим-Гирея и Софу Мухаммед-Гирея. Селим-Гирей был настолько равнодушен к власти, что дважды покидал престол добровольно, но мудрость его была столь велика, что назначался и избирался ханом четырежды. Дважды назначался ханом Мухаммед-Гирей. Как и Селим-Гирей, он не отождествлял себя с властью. И писал об этом: "Суть мира постиг и меру познал / Хвала, я тебя в себе понимаю. / В портале познания тайну узнал, / Дадут - не возьму владений османов". После своего второго смещения Мухаммед-Гирей ушел в Дагестан, там некоторое время он был почетным гостем, но в конечном итоге избрал поприще бродячего дервиша, зарабатывал себе на жизнь музыкой и стихами, играл на сазе и пел. Именно с ним связаны три наблюдения автора этих строк над тем, как суфийская этическая или мировоззренческая личностная установка способна влиять на поведение хана в дипломатической и военно-политической сферах.

Первое относится к первому правлению Мухаммед-Гирея, к началу 1640-х годов. Тогда молодой хан и молодой суфий, романтик и преобразователь, взял да рекомендовался своему северному царствующему соседу о себе так, как никто не рекомендовался ни до, ни после, написав: "Сезинг кулынгыз" ("раб Ваш"). Никакой особенной реакции со стороны Михаила Федоровича на эту репрезентацию не последовало, наверное, он очень удивился, поскольку в ту эпоху все предшественники Софу писали в Москву в покровительственном тоне. Зато позже, уже в XIX в., русский тюрколог Вас. Дм. Смирнов, прочитав это письмо в сборнике, опубликованном X. Фаизхановым и В.В. Вельяминовым-Зерновым, прокомментировал его в том смысле, что крымские ханы раболепствовали перед Москвой уже в XVII в. и называли себя рабами царей московских. На деле же в Москву писал молодой суфий, одержимый идеей братства и готовностью забыть себя ради достижения понимания у ближнего.

Второе наблюдение относится ко второй пол. 1650-х годов, к второму сроку правления Мухаммеда-Софу. Тогда имела место эмоциональная полемика между ханом и его московским оппонентом Алексеем Михайловичем. В конце 1655 г. царь отправил хану письмо, в котором объявил себя "отчичем, дедичем и обладателем многих государств и земель восточных и западных, и северных". Хан горячо возражал: "Ата ве дадаларыгыздан бу замана дагын Кырым Йорты иле барыш улыб, хич бер заманда аждадыгыз не магкул харакат ве мондай охшаусыз иш иткан догел ирде. Аждадыгыздан артык улдыгыз мы? Белмийорез: ба-баларынгыз Маскау йортына канагат идеб, узегезне Магриб ве Машрик падишахы яздыккыз" = "Отцы и деды Ваши до последних времен жили в согласии с Крымским юртом, предки Ваши как достойно себя вели и не допускали таких неподобающих действий. Вы что же, выше предков своих себя ставите? Разве Мы не знаем: когда вы пишете себя падишахом Запада и Востока, Вы ставите себя выше предков, которые жили довольствуясь Московским царством, и выше падишахов, которые соседствуют с Вами в разных странах света" (3). Хан мог бы добавить, что царь ставит себя вровень со Всевышним, ибо только он мог быть владетелем Востока и Запада, но опускает этот аргумент, поскольку не знает, как эта прерогатива Всевышнего отражена в Библии. В Коране же север и юг не упоминаются вовсе (именно по этой причине хан не упоминает север, который указал за собой Алексей Михайлович). Хану до Севера дела нет. Владения Всевышнего - Восток и Запад. Священный Коран гласит: "Аллаху принадлежит и восток, и запад, и куда бы вы не обратились, там лик Аллаха" (2, аят 115), "Аллаху принадлежит и восток, и запад" (2, аят 142), "Господь востока и запада, и того, что между ними" (26, аят 28) - в этих и еще девяти аятах Коран провозглашает исключительное Всевышнего над двумя странами света, подразумевая под ними всю Вселенную. Хан и философ в одном лице - Мухаммед-Гирей - конечно, не мог остаться равнодушным к дефинициям царского титула, вступавшим в жесткое противоречие с универсализмом Корана, хотя дефиниции эти не имели ровно никакого практического наполнения. Между ханом и царем в течение трех лет шел формальный отвлеченный спор. Прагматический смысл здесь заключался в той мере, в какой прагматично любое неисполнимое притязание. Отметим маленькую деталь в письмах Мухаммед-Гирея: цитируя царский титул, он каждый раз вначале упоминал Магриб, затем Машрик. То есть он обязательно переворачивал словосочетание, максимально отделяя его от текста Священного Корана.

И третье наблюдение. Оно, пожалуй, демонстрирует, как суфий, вовлеченный в политику и действующий персонаж политики, может и способен сохранить лицо и даже извлечь некую выгоду без ущерба своим мировоззренческим установкам. Мухаммед-Гирей при втором своем царствовании правил 12 лет - с 1654 г. по 1666 г. Все это время в Северном Причерноморье шла острейшая борьба между несколькими государствами за овладение Украиной. Даже Швеция участвовала в этой долговременной интриге. Но наибольших успехов добился Крымский юрт. Крым последовательно поддерживал тех украинских гетманов, которые не признавали Переяславскую Раду и стремились к максимальной автономии под эгидой Речи Посполитой, Османской империи или Крымского юрта. В конечном итоге такая политика имела своим результатом переход Правобережной Украины на 20 с лишним лет под руку османов. Основная заслуга в этом - Мухаммед-Ги-рея. Какую бы помощь он не оказывал Богдану Хмельницкому, Юрию Хмельницкому, Ивану Выговскому, Петру Дорошенко, он никогда не требовал подчинения Украины именно себе. Из глав соседних с Украиной государств именно Мухаммед-Гирей первым провозгласил право Украины на независимость. Он написал, обращаясь к царю Алексею Михайловичу по поводу нового государства (ведь царь помимо стран света включил в свой титул и Украину): "А днепровские казаки есть отдельное государство... Никому себя не доверяют, имеют стремление самим свое государство держать". (Это было написано в 1658 г. - ровно за 360 лет до провозглашения самостийной Украины в 1918 г.) Пожалуй, мы видим в данном случае, как внутренний, сугубо камерный принцип аскетизма и нестяжательства суфия был трансполирован на политику и принес плоды - правда, не получившие адекватной оценки османов, которые не поверили в бескорыстие Мухаммеда-Ги-рея и уволили его. "Познающий себя в смирении и познающий своего господа в пребывании" (Нурбахш Джавад) чингизид отказался возвращаться в Турцию и направился в Дагестан. И написал:

Оставил бренный мир, в пояс-шаль одет,
Один скитаюсь я на исходе лет,
В пыли чужих дорог оставляю след.
На самый край ветра занесли меня.

Всевышний вращает колеса судьбы,
Их тайные ходы глазам не видны,
И тайные смыслы умам не даны
Создавшего мир из частичек тумана.

He будь же беспечен - все сущее дар,
В руках Азраила смертельный отвар,
Он душу любого продаст за товар,
Судьба человека собьет и обманет.

Приди же, Кямиль, покрывало сними.
От раны ослаб, но ее не кляни.
Создатель воздаст, ты печаль прогони.
Пусть Имя - одно, щедрот - океаны (4).

Один из образов, который здесь был обозначен — колесо судьбы, вращаемое Всевышним, был ранее развернут в формате небольшой поэмы-месневи Бора Гази-Гиреем. Еще ранее та же тема была прочувствована и описана гением турецкой поэзии Юнусом Эмре (жившим на рубеже XIII-XIV вв.). Называется поэма "Долаб" = "Мельничное колесо". Некий путник встречает на своем пути водяную мельницу и спрашивает у колеса, называя его "братом", почему он так измучен и жалок.

Долаб отвечает:

Человек что знает о пути своем!
Не пытай у судии, почему, за что!
Прежде были кровом мне вершины гор,
Прежде сил был полон, отводил топор.
Протекал мгновений золотой песок,
Обмывал мне ноги голубой поток.

Очи темной ночью не смыкал нарцисс,
Мудрыми речами радовал меджлис.
Но...

Окрутили шею толстою петлей,
Не осталось жизни капли ни одной.
Уравняли ствол мой с бренною землей,
И с тех пор страдаю в стороне чужой.
Иссушилось тело: сколько лет прошло,
Почернело платье светлое мое.

Так проникновенно рассказывал об изменчивости судьбы и скоротечности счастья, о такъдире, большой, быть может, великий крымскотатарский поэт и правитель Бора Гази-Гирей, чьим воспитателем в детстве был известнейший суфийский наставник Ибрахим бин Акмех-мед. О последнем, кроме прочего, известно, что он достиг наивысшего уровня суфийской иерархии - "кутб-уль-актаб" - "полюс полюсов" и носившего прозвище "татар шейх".

Крымские ханы, как известно, назначались на престол и смещались по воле османских падишахов. Ни один хан не мог быть уверен в том, что закончит свои дни на троне и в том, что его власть перейдет по наследству к его сыну. Вероятно, именно это обстоятельство более других подпитывало общее ощущение фатализма, свойственное поэзии ханов и цитированным выше творениям двух из них. Но есть нечто, способное скрасить грустную непознаваемость предопределения. Это любовь. В четырех следующих строчках хана Менгли-Гирея II, начавшего слагать стихи в XVII и продолжившего в веке следующем, она обычная, обращена к женщине, но очерчена в контексте суфийского мироощущения:

Попавшись с головою в узилище страданий,
Красавицы жестокой слугою быть желаем.

Пусть трона Мы владетель - пустое для любимой,
В местах ее владений в неволе пребываем.

Не трон возвышает хана, и не потому красавица должна полюбить хана, что он троном владеет, а за способность творить, способность разговаривать со Всевышним на языке поэзии. Не смирившиеся с зависимостью от Дома османов Гиреи признают лишь две земные зависимости: от красавицы и от мастера:

Вот если бы Неваи стихи наши одобрил -
Мы рода крымских ханов, Менгли я, а род наш - Гераи.

Примечания

1 См. о них: Абдульваап Н. Суфизм в Крыму // Касевет. - 2005. 31. - С. 7 (АЛ).

2 Там же. С. 8.

3 Фаизов С.Ф. Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654-1658. // Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского времени. - Москва, 2003. - С. 143. См. там же: С. 75-76. Его же. "Где Москва, где восток, где запад?": Географическая полемика между крымским ханом Мухаммедом IV и царем Алексеем Михайловичем в 1654-1658 гг. // Касевет. - 2005. 31. - С. 29-31 (АЛ), 27-29 (ЛА).

4 Эти и другие, цитируемые далее стихи крымских ханов приведены в переводе С. Дружинина. Источником цитат из поэзии Мухаммед-Гирея Софу является следующая публикация: Халим Гирай Султан "Гюльбюн-и-Ханан" (Розовый куст ханов): Мухаммед Гирай Четвертый // Касевет. - 2005. 31. - С. 30-31 (ЛА).

Материалы Всероссийской научно-практической конференции "Суфизм как социокультурное явление в российской умме". Казань, 2006 г.