Однажды Гурджиев...

[N N]

Однажды Гурджиев вернулся домой из библиотеки, где в очередной раз штудировал какую-то очень сложную книгу по нейрофизиологии. Абстрактное мышление у него было развито слабо, ещё со школьной скамьи, поэтому, чтобы визуально представить себе работу человеческого мозга и психики, Георгий Иваныч нарезал из чистых листов бумаги карточки, на которых обозначил основные функции мозга и проявления психики, о которых он узнал из только что прочитанной им в библиотеке книги. Писать он не любил, с орфографией не дружил, память ему отказывала, поэтому сложные научные термины из той книги он обозначил лишь их начальными буквами. Закончив эту кропотливую и утомительную работу, он стал двигать карточки туда-сюда в различных комбинациях, пытаясь представить себе визуально, что будет или чего не будет, если расклад будет такой или иной. Самосовершенствование давалось ему нелегко.
– Чем это Вы тут занимаетесь, Георгий Иваныч? – услышал он за спиной голос Петра Демьяныча. – Эзотерические пасьянсы раскладываете?
– Это у тебя картишки, эзотерический тарорист! Это тебе не таро, а очень серьёзная работа! – слово "работа" Гурджиев выделил особо. – И если бы ты всё это понимал, то я бы учился у тебя.
– Любопытные карточки, – оживившись, ответил Пётр Демьяныч. – Просветите?
– Что ж, садись за стол. Карты, так карты... Только это не обычные карты, а карты идей. Будем играть сейчас с тобой как бы в дурака, и дурак будет подкидной, – широко заулыбавшись, сказал Гурджиев. – Твоя задача – подкидывать карты к другим картам, по одной или по нескольку, и поделиться со мной своими идеями. Говорить можешь всё, что думаешь. Я разрешаю.
– С удовольствием, – радостно согласился Пётр Демьяныч в предвкушении чего-то необычного и чудесного.
Успенский взял первую карточку, на которой было написано ФА.
– Это нота "фа" из октавы, – робко предположил Пётр Демьяныч, устремив свой взгляд на Гурджиева в ожидании его положительной оценки.
– Может быть... Пусть будет нота "фа". Дальше!
Успенский взял вторую карточку, на которой было написано ОЭ.
– А вот это Объединённые Эмираты, – воодушевлённый реакцией Гурджиева, ответил Пётр Демьяныч.
– Ну, и куда бы ты отнёс ОЭ? – спросил Гурджиев.
– Я бы объединил эту карточку с карточкой ИЦ, которую я трактую как И Цель.
– Что ж, цель хорошая, и страна хорошая, но… Ладно, продолжай!
– А вот это… – тут Пётр Демьяныч замешкался (в руках у него была карточка с буквами СВ). – А мне точно можно говорить, всё, что я думаю?
– Конечно, можешь, – заверил его Гурджиев.
– СВ, судя по этим двум буквам, – это СВолочь.
– Точно – сволочь! И сволочь ещё та!!! – неожиданно для Успенского загоготал Гурджиев. – Неплохо. Продолжай!
Следующей карточкой, оказавшейся в руках Успенского, была карточка с буквами ДЦ.
– А вот эти две буквы ДЦ означают "дурак целомудренный". Так? – желая угодить веселью Гурджиева, ответил счастливо заулыбавшийся Пётр Демьяныч.
– Это ты дурак!!! – внезапно помрачнев, ответил Гурджиев. – В общем, игру в подкидного дурака ты проиграл. Но даю тебе ещё один шанс. Что ты думаешь об этой карточке? – Гурджиев указал пальцем на карточку с буквами ГЧ.
– Это… это… Нет, я не могу этого сказать…
– Говори!!! Я же сказал, что ты можешь говорить всё!
– ГЧ – это "генацвале чокнутый". Угадал?
– Пошёл вон отсюда, бестолочь!!! – заорал Гурджиев. – И оставь меня в покое, мне нужно побыть одному!
Пётр Демьяныч, ошеломлённой внезапной сменой настроения Гурджиева, понуро поплёлся к двери, недоумевая, что хотел ему растолковать этим необычным упражнением Гурджиев…

[N N]

Однажды Гурджиев увлёкся театром. Он всегда увлекался чем-нибудь от нечего делать, будь то чтение ненавистных ему газет, с зависимостью от которых он так до конца жизни и не смог справиться, будь то актрисы – плохие или хорошенькие, не важно. Считая себя непревзойдённым авторитетом в этой области и человеком с изысканным вкусом, он посетил однажды в Баку театральную постановку с одной известной актрисой. После он долго укорял себя, что бездарно потратил время на бездарную актрисочку. Ей практически не удалось произвести впечатление на Гурджиева, сидящего с букетом алых роз в первом ряду партера и безотрывно следящего за ней глазами. К тому же вскоре выяснилось, что она уже была, так сказать, ангажирована одним богатым нефтепромышленником. Вряд ли Гурджиев в качестве поклонника смог бы с ним конкурировать.

Увлечённый театром, Гурджиев пробовал наниматься в актёрские труппы. Но, поскольку тамошние худруки театров не имели ни малейшего представления ни об актёрском искусстве, ни о мастерстве Гурджиева, то новый сезон в театрах приходилось открывать без него. А ведь он подавал такие большие надежды! Вкупе с многочисленными прошениями о найме в театральные труппы. Но везде ему отказывали: то лицом не вышел – не тот типаж, то придирались к его акценту и дикции… В общем, не сложилось у Гурджиева с театром, и Георгий Иванович к нему вскоре охладел.

На смену театру пришло увлечение балетом. Но представив себя на сцене, на виду у всех, в обтягивающем балетном трико, в котором было бы видно то, что ему мешало бы танцевать, Гурджиеву пришлось отказаться от этой мысли. В длинной балетной пачке, скрывающей проблемную зону, и атласных пуантах он выглядел бы – думал он – шикарно. Но его бы выдавали массивные усы, от которых он не желал отказываться. Так что и о пачке с пуантами тоже не могло быть и речи. И тогда он решил стать балетмейстером.

Случилось так, что на одной из его балетных постановок "Битвы магов", на которой в качестве почётного зрителя на почётном месте всегда сидел организатор и бессменный спонсор всех гурджиевских постановок, также оказались зрителями два пока ещё неизвестных тогда сатирика. Они с неприкрытым интересом наблюдали за этой инсценировкой на протяжении всего времени и лишь изредка обменивались между собой многозначительными и понимающими взглядами, сопровождаемыми широкими улыбками. Вскоре об этих писателях услышала вся страна. Так из-под их талантливого пера появились на свет великий комбинатор, идейный борец за денежные знаки, прибывший с юга, и его помощник – предводитель дворянства, носивший очки…
 
 

[N N]

Однажды Гурджиев пошёл не по той дорожке…

1. "Путёвкой в жизнь" и началом большого "четвёртого пути" стало его отчисление из школы за нелюбовь к грамматике: он не мог связать и двух слов – "I say" и "я говорю". Гурджиеву пришлось пойти на литераторские курсы, чтобы потом сдать школьные экзамены по русскому языку и литературе. Но педсовет был непреклонен. Так что, о получении им аттестата зрелости не могло быть и речи, поэтому Гурджиев так и остался незрелым на всю жизнь.

2. Вторым эпохальным событием стала исповедь в местной церквушке, где Гурджиев честно признался батюшке, что в нём сосуществуют множественные личности. На что батюшка с внешностью комиссара прошептал ему на ухо: "Имя ему – легион". Гурджиев не хотел ни в какой легион и вообще относился к службе в армии очень отрицательно. Поэтому, будучи уже призывного возраста и желая откосить от армии, Гурджиев сбежал из дома в неизвестном направлении и всё время, как только возникала опасность быть узнанным и призванным в армию, по-фронтовому менял точки своей дислокации, – города, области и даже страны. Так он стал небезызвестным путешественником по святым местам и монастырям. Но судьба неумолима: если человеку суждено поймать шальную пулю, от неё не убежишь. Он и не смог убежать, а, получив ранение в ногу, заковылял в сторону новой точки дислокации... После войны Гурджиеву не удалось выдать себя за участника Гражданки, получившего ранение во время боевых действий, и получить с государства полагающиеся ему льготы и пенсию по инвалидности: от частой и стихийной смены своего местожительства слишком многие теперь знали его в лицо.

3. Третьим этапом стало увлечение Гурджиева психологией и психиатрией. Обращаться к психиатрам за разъяснениями по поводу множественных личностей Гурджиев не стал: внутренний голос ему подсказывал, что самое первое его обращение к ним, станет для него и последним. Чтение книг по психологии, как оказалось, ему не помогло: провалы памяти продолжали случаться, чаще всего после его любимых двух стаканчиков водочки. Тогда, - решил Гурджиев, - если я не могу помочь себе сам, то я хотя бы научусь обманывать психологов относительно моего диагноза и маскироваться под приличного человека. Это ему прекрасно удалось.

4. Самым последним, четвёртым, этапом этой вереницы роковых событий стало создание им практики самовспоминания, которую впоследствии назвали школой четвёртого пути. Суть его для Гурджиева заключалась в том, чтобы среди множественных личностей, подселившихся к нему, найти ту самую, первую, которая была единственной, когда в нём ещё не было тех самых подселенцев. То есть - вспомнить себя. Гурджиев пытался вспомнить, или хотя бы припомнить, себя тогдашнего. Но, увы… Личная история была стёрта, напрочь... Он даже пытался записывать свои воспоминания в тетрадь (блогов тогда ещё не было), чтобы закрепить в себе эти воспоминания или же, наоборот, зафиксировать если и не в памяти, то хотя бы в тетрадных записях, те кошмары, которые мучили его изнутри другой личности. Так появились впоследствии его книжки "Встречи с замечательными людьми" и "Рассказы Вельзевула своему внуку"… А так как Гурджиев часто забывал, куда он клал свои рукописи, то он решил окружить себя учениками, к которым всегда при беспамятстве можно было бы обратиться с наводящими вопросами: "Кто я? Откуда я? Какова моя цель? Зачем? Когда? Как? ... ".

[N N]

Однажды Гурджиев придумал своё учение. Сначала не было некой общей концепции, и только потом она начала обрастать подробностями. Толчком к созданию учения послужила готовившаяся заранее встреча с Успенским. Гурджиев засел за книжки и стал усиленно штудировать теософию, психологию, эзотерику и справочники-путеводители по странам Востока. Дело не терпело отлагательств: деньги у него закончились (они очень быстро у него заканчивались), а работать не хотелось. И он вывел для себя принцип: "Кто не умеет работать головой, тот работает руками". Руками работать не хотелось, нужно было накапливать силы. Так, для чего-нибудь, вдруг когда-нибудь пригодятся.

Гурджиев наскоро сколотил небольшую группу своих единомышленников, в основном состоящую из старых проверенных друзей и родственников и сказал им: "Теперь у нас будет всё! Мы поимеем всё и вся! А вы будете мне подыгрывать". Единомышленники охотно согласились, они тоже не любили работать.

Во время памятной встречи с Успенским в кафе, когда всё и закрутилось, Гурджиев приложил все свои старания к тому, чтобы произвести на Петра Демьяновича неизгладимое впечатление: он, не моргая, подолгу смотрел тому в глаза, говорил вкрадчиво и неторопливо с чувством собственного достоинства, чью манеру говорить потом позаимствовал отец народов, он ставил под сомнение многие высказываемые Успенским идеи, тем самым показывая тому, что он знает больше… В общем, он ловко расставлял сети, в которые и угодил ничего не подозревающий Успенский и впоследствии все остальные. А актёром Гурджиев был весьма способным.

Так возникла Школа Идиотов во главе с Гурджиевым. Пётр Демьянович нужен был Гурджиеву лишь для продвижения его идей, для поддержания реноме и солидности его Школы, для привлечения к ней большего количества образованных людей, чтобы дальше дорабатывать своё учение, для написания книг с "его" идеями (так как Гурджиев недолюбливал грамматику), и, конечно же, для привлечения больших денег… Что и было главным в этом авантюрном предприятии.

Дело пошло. В Школу Идиотов приходили и психологи, и физиологи, и химики, и математики, и астрономы, и музыканты, и представители различных конфессий… Со всеми Гурджиев при поступлении их в Школу проводил собеседование. Критерий отбора был прост: наличие денег, компетентность в своей профессии или специальности и подверженность гипнозу. Первым заданием при поступлении было написать сочинение в свободной форме о мироздании и абсолютной истине, как те её понимали из глубин своей специализации. Кроме того, сочинение должно было быть кратким, но ёмким. Это было главным условием, потому что зубрить много необразованному Гурджиеву не хотелось.

Так и родилось его учение, скомпилированное из разных и не сочетающихся друг с другом областей знания – с октавами нот и водородами… Это учение всех сбивало с толку. Но это ничуть не смущало Гурджиева. Скорее, наоборот: в его задачи не входило познание истины, не говоря уже о его собственной правде-матке… Нужно было одурачить, одурманить, отуманить… "Без тумана нет обмана" – это Гурджиев знал всегда.

[N N]

Однажды Гурджиев в очередной раз открыл газету, хотя не любил он эти газеты, ох как не любил: сколько раз он, как самый обыкновенный лох, покупался на рекламу на их страницах. И покупался зачастую именно в буквальном смысле – страдал материально.
– Эти газеты должны возместить причинённый мне материальный ущерб! – ущербно решил Гурджиев. – Теперь я буду использовать их методы оболванивая, а не они против меня!
На первой же странице открытой им газеты он увидел счастливо улыбающегося и богато одетого очкарика. В обширной статье, посвящённой какому-то Петру Демьяновичу, говорилось, что тот занимается эзотерикой, много путешествовует, снискал себе известность великого философа и мага, и что имел в мистических кругах много последователей… Гурджиева покоробило, что о нём ничего нигде и никогда не публиковалось, хотя он был, как без ложной скромности считал Гурджиев, во сто крат лучше этого очкарика. Хотя бы уже тем, что не носил очки…
– Ах, так! – раздражённо воскликнул Гурджиев. – Вот ты мне и заплатишь за всё!
В голове у Гурджиева возник гениальный план раскрутки богача. Сам Гурджиев перебивался с копейки на копейку, постоянно придумывая изощрённые пути добычи денег: то лепил статуэтки, втюхивая их под антиквариат, то расписывал воробьёв под канареек... А так хотелось жить, как все нормальные люди!
Вскоре в Москве появился никому неизвестный калиостро под псевдонимом Гюрджиев. Его и раньше друзья называли гюрзой за его гипнотический змеиный взгляд, ядовитость и хитрость. Поэтому псевдоним, думал Гурджиев, ему очень подходит. В успехе своего авантюрного предприятия Гурджиев не сомневался: всё ему всегда удавалось, благодаря его гипнотическому влиянию на людей.
Гюрджиев любил обставлять свои делишки за счёт других. Впоследствии, тщеславно затмив Успенского и образовав свою Школу, он учил своих бестолковых учеников, что, чтобы "помнить себя", надо уметь делать одновременно несколько дел. Он всегда следовал этому принципу. Так случилось и на этот раз – при их первой же встрече в кафе: он смог не только очаровать Успенского и заинтересовать его своей наспех выдуманной теорией, но и раскрутил его на то, чтобы тот оплатил их дорогой ужин на двоих.
– Это хороший знак! – подумал Гурджиев. – Заплатив однажды, будешь платить потом всегда! Этим надо воспользоваться.
Эти его слова стали пророческими в отношении доверчивого очкарика: Гурджиев тянул из того, сколько было возможно: деньги на свою Школу Идиотов, которая так и называлась ИГРА - Институт Гармонического Развития, деньги на свои театральные постановки, деньги на издание книг, которые даже писались не им самим, деньги на дом, деньги на автомобиль и бензин, деньги на дорогие посещения ресторанов… Деньги, деньги, деньги… Как только те у наивного Петра Демьяновича закончились, Гурджиев потерял к нему всякий интерес. И они расстались. Навсегда.
Сбылась мечта идиота: Гурджиев стал наконец-то богат и известен, что очень не понравилось ещё одному читающему газеты человеку, который также был и богат, и наделён сверхвластью, но у которого не было желанной славы. Даже с титулом отца народов.

[N N]

Однажды Гурджиев встретил женщину своей мечты. Дело было молодое, хотя и не очень – он сильно сдал. В молодости он тоже не мог пропустить ни одной юбки, потому что у самого были только штаны. Но из всех замечательных людей, встретившихся ему на жизненном пути и о которых он написал книгу, он встретил только одну женщину, да и та всегда носила только мужскую одежду, и её интересовала больше музыка, а не Гурджиев. Почему-то Гурджиев не пользовался успехом у женщин. С чем это было связано, он так никогда и не смог понять.
Итак, он в очередной раз встретил женщину своей судьбы.
– Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б такую! – вожделенно подумал Гурджиев.
Он и раньше встречал женщин, но те были тёмненькие, а ему всегда нравились светленькие – он них в доме светло. Единственным её недостатком было то, что она была бедна, очень бедна.
– Ты мнэ нравишься, - начал он издалека. Почему-то, когда он сильно волновался, его кавказский акцент проявлялся ещё сильнее.
Женщина-мечта с интересом посмотрела ему в глаза.
– Я хачу тэбэ ... памочь, – ободрённый её вниманием, сказал Гурджиев.
– Я не против, – спокойно ответила она.
– Я падарю тебе нирвану! – оживился Гурджиев.
– Да все вы так говорите, а чуть что сразу в кусты!
– Я нэ такой. Я не лублу кусты – у меня харощий дом есть, очэн прасторный… У меня есть багатство и ... мужское дастоэнство… – при этих словах Гурджиев густо покраснел…
– Что ж, я и так вижу, что ты богат, – ответила женщина-мечта, окинув его оценивающим взглядом. – Поэтому спрашиваю без околичностей: сколько?
– Ну, какой разныца, сколько мнэ лэт?! Я в душэ всэгда маладой! ... Я принашу людям счастьэ... Я уже многим памог… Выдишь символ над вхадной стыной? Это я его придумал! Знаэщь, что он означаэт?
– Знаю. Это и ежу понятно.
– Вах, какой умный женсчина! – не скрывая своего восхищения такой понятливостью, воскликнул Гурджиев. – И что же он означаэт? – полюбопытствовал он.
– Подкову на удачу. Она символизирует купол – защиту.
– Надо же! А я об этом даже и не подумал... Верно гаваришь, красавица! Мне всегда сопутствует удача…
– Ну, давай свою не рваную, – протянув руку, сказала женщина-мечта.
Этот её жест смутил Гурджиева: обычно женщины подают руку внешней стороной ладони – для поцелуя. Его женщина подала ему руку не так – внутренней стороной ладони вверх.
– Не понял, – честно признался Гурджиев.
– Чего тут понимать-то: сказал – сделал.
– Я, правда, не понял...
– Давай, говорю, свою материальную помощь. И желательно не рваными купюрами, как и обещал. Некогда мне тут с тобой лясы точить.
– Ах, вот ты о чём! – начал соображать Гурджиев. – Я обещал ныр-в-ванну! – произнёс он по слогам слово "нирвана" для непонятливой собеседницы.  – А не дэнги!
– Ну, и не фига тогда было мозги пудрить, идиот!
– Сама ты идыотка! Знаешь, кто я?! Знаешь?! Я – вэликий маг и волшэбник!
– Оно и видно, и мне твоего "волшебства" задаром не нужно, – насмешливо ответила женщина, посмотрев ему в область ниже пупка.
– Я мог бы тэбя спасти… – тут Гурджиев хотел было поведать ей о том, что близость между мужчиной и женщиной образует единую вечную душу и, что поскольку он уже был кристаллизованным, у неё от близости с ним были бы все шансы стать бессмертной… Но, видя, что ей ничего не известно о кристаллизации, передумал.
Так они и расстались, каждый ни с чем. Она – без помощи деньгами. Он – без своей "спасительной" миссии – сексуальной благотворительности. Одно утешало его, что за всю свою жизнь он уже помог таким образом многим и многим несчастным женщинам, образовав с ними в вечности одну единую, полигамную душу. И потому это давало Гурджиеву все основания считать себя спасителем...

[N N]

Однажды Гурджиев, и не в первый раз, окончательно вышел из себя:
– Идиоты!!! ИДИОТЫ!!!
Потом вновь вошёл в себя, и опять им овладела грусть:
– Никто так и не понял моего лечения … Бр-р-р... то есть учения. НИКТО! Абсолютно никто так ничего и не понял!
Гурджиев вновь начал выходить из себя:
– Идиоты! Самые настоящие идиоты! Просто уже нет никаких сил вдалбливать в их идиотские головы, что они идиоты… Тоска…
Снаружи Гурджиеву было не так комфортно, как внутри... И он вновь вошёл в себя.
– Я им говорю: помни себя, помни себя, помни СЕБЯ… По-разному говорю... А сам специально отвлекаю их своими поручениями, приказами, командами… И именно СВОИМИ! Но никто при этом так и не вспомнил себя – все, как идиоты, сразу спешат выполнять мои приказы! МОИ! Да, идиотов надо лечить…
Гурджиев вновь вышел из себя:
– Идиоты! Идиоты!! ИДИОТЫ!!!
Под конец Гурджиеву надоело переходить то во внешнего человека, то во внутреннего, и со словами "а плевать!" он окончательно ушёл в себя.

[N N]

Однажды Гурджиев придумал эннеаграмму... Ему как эзотерику давно хотелось придумать какой-то материальный амулет, символизирующий его власть, торжество и гарантию вечной удачи. Будучи очень суеверным, он верил (и не без оснований), что до тех пор, пока будет существовать эта таинственная эннеаграмма, то тех пор он будет иметь власть над умами и душами людей. "Я - Гурджиев! Я - не умру!" – любил поговаривать он. Кроме того, этот магический амулет должен был бы в зашифрованном виде показать силу девятки, общность закона семи и закона трёх.
Мысль эта, конечно же, родилась у него не сразу, а в тот самый примечательный во всех отношениях день, когда ему и Йосе, его самому лучшему другу по семинарии, пришла в голову конгениальная и такая древняя мысль – власть над миром. Они по-мушкетёрски поклялись в тот день: "один – за всех, и все – за одного". Правда, в клятву они вложили совсем иной смысл, потому что были "сами с усами" и работать очень не любили. Это был день их нового рождения – теперь они стали кровными братьями и адептами своего тайного общества властителей мира.
Йося, которого мало интересовало черчение, потому что руки у него росли не из того места, переложил с присущим только ему особым чувством юмора эту непосильную для него работу на плечи своего друга Гоги (впоследствии ставшим всемирно известным гипнотизёром и магом – Гигом): "Слушай, Гога, ты похож на Ван Гога – тебе и рисовать!"
Гога, он же Гиг, рассмеялся. Он любил шутки своего старшего по возрасту друга, будучи обделён чувством юмора и из-за впитанного с детства восточного уважения к старшим. Эти двое прекрасно дополняли друга своими недостающими качествами.
– Пусть в нашем новом фамильном гербе будет нарисован весь мир, в центре которого мы с тобой – итого три, триада; пусть в нём будет отражен год нашего с тобой нового рождения – 79. Семь само по себе счастливое число – семь нот составляют октаву и радугу, а девятка – это символ всемогущества, тройная триада… В общем, ты сам всё прекрасно знаешь… Дерзай!
Вечером того же дня Гиг лёг спать с одной лишь мыслью: во что бы то ни стало придумать символ власти, чтобы без излишних отлагательств представить его своему старшему другу. Мысли роились в его голове, но не одна не зацепила его. Он решил сконцентрироваться, уставившись в одну точку, поймав её на дорогом восточном ковре, висевшем у его кровати…
Наутро Гога принёс эскиз своей эннеаграммы Йосе. Тот внимательно и оценивающе осмотрел эскиз эннеаграммы и после паузы восхищённо спросил:
– Как тебе это удалось?
– Ковёр! Мне помог узор на ковре!
– Ах, шайтан! – довольно воскликнул Йося, что было в его устах для Гига похвалой вдвойне, с учётом самого говорящего.
Рыбак рыбака видит издалека. 



 
 

[N N]

Однажды Гурджиева вызвал к себе сам отец народов, в очередной раз. Случилось это в июле 1924 года. Эта встреча не предвещала Гурджиеву ничего хорошего. Георгий Иванович как-то сразу сник и помрачнел, что не осталось незамеченным для его учеников: за ночь до своей срочной поездки в Париж Гурджиев вёл себя как-то необычно – попросил механика тщательно осмотреть машину, передал все свои важные бумаги мадам Г. и уполномочил её в случае непредвиденных обстоятельств действовать от его имени…
Прощание с учениками перед поездкой было коротким: их учитель, пряча глаза, как-то рассеяно махнул им вслед рукой и, сев за руль, погнал в Париж. Он боялся опоздать. Йося (как он называл своего старого друга по Тифлисской духовной семинарии) не любил опозданий.
В центральном телеграфе в Париже в назначенный час Гурджиев направился в кабинку с переговорным устройством, вежливо попросив обслуживающий персонал телеграфа (за достойную плату) устроить так, чтобы во время его телефонного разговора ему никто не мешал.
– Ну, какие у тебя новые результаты? – спросил его знакомый голос с очень сильным кавказским акцентом.
– Пока никаких. По-прежнему работают старые методы: действовать смело, никого не расспрашивать и ничего не говорить, побольше цинизма. Людям это нравится.
– Жора! Я это и без тебя знаю: что, прежде чем "построить", нужно "опустить", – в трубке послышался хриплый и как всегда неестественный смех Йоси.
– Да, чтобы абсолютно подчинить себе человека, нужно … полностью … подавить его волю, унизить сверх меры... – запинаясь, попробовал себя как-то реабилитировать в глазах Йоси Гурджиев. Он вновь услышал смех Йоси:
– Кадры решают всё! Но сначала мы должны за них всё решить, – смех отца народов стал не таким искусственным. Было ясно, что он был очень доволен своей шуткой. Гурджиев попытался ему подобострастно подхихикнуть, но тут он услышал металлические нотки в голосе своего друга:
– Жорик, ты думаешь, мы будем и дальше продолжать субсидировать пустые изыскания в области психологии? Нам нужны новые результаты! Мы и так слишком много тратим на твою работу. Забыл: сколько денег ушло на одни только твои путешествия и экспедиции, кто тебе открывал доступ в самые закрытые монастыри?! А если забыл, то мы можем и напомнить: у нас длинные руки. Троцкист Лёва тоже думал, что мы его не достанем в Мексике. И тебе ли не знать, что сначала мы стреляем по ногам, а потом – в голову…
У Гурджиева от этих слов снова заныла его старая огнестрельная рана в ноге. И боль эта холодным ужасом стала подниматься к его сердцу, потом к пульсирующим вискам, потом снова в область сердца.
– Но, действительно, пока нет никаких новых результатов, – затараторил, оправдываясь, Гурджиев. – Всё старо, как мир: массовый психоз, гипноз, внушение, самовнушение…
– В общем, так… – резко оборвал его Йося. – Нет результатов, нет субсидий. Я тебя предупредил ... и даже подготовил для тебя один маленький сюрприз, на память. Ты как-никак земляк!
От слова "земляк" у Гурджиева душа ушла в пятки. Он прекрасно знал чувство юмора своего старого друга, понимал его интонации и заложенные в них смыслы.
– Не бойся, в землю тебя пока никто закапывать не собирается, – прочитал его мысли Йося (они понимали друг друга и без слов). – Так, попугаем чуть-чуть… Ладно, поезжай, генацвале! О деньгах забудь!
В трубке послышались частые гудки. Силы, с таким трудом накопленные, оставили Гурджиева. Он наконец-то понял свой "закон трёх": против любой силы всегда находится другая сила, сильнее первой.

[N N]

Однажды Гурджиев получил очередные счета за коммунальные услуги – за газ, за свет, за воду... Всё остальное, как то: уборку помещений в Институте гармонического развития, уборку прилегающей обширной территории, текущий ремонт, хозяйственные работы и многое-многое другое всегда выполняли его ученики. При беглом же просмотре сумм к оплате и пенни за несвоевременное погашение скопившихся долгов за неуплату у Гурджиева опустились руки. Все его добытые честным трудом в поте лица деньги уже давно закончились, и даже та небольшая заначка, состоящая из нескольких мешков с деньгами, доставшаяся ему благодаря счастливому случаю и рассеянности повстречавшихся ему в Термизе сартов. Всё отложенное им на чёрный день было потрачено, и даже фамильные драгоценности. Остаётся теперь, думал он, надеяться на благотворительные вклады спонсоров и добровольные пожертвования особенно чувствительных людей. Но с последним тоже уже стали возникать проблемы: он сильно постарел и оплыл, и уже не производил неизгладимого впечатления на сентиментальных и особо впечатлительных женщин.

– Да уж, теперь не побарствуешь! – загрустил он. – Придётся переходить на подножий корм. Прощайте, консоме с профитролями, де-валяй под соусом бешамель, устрицы, кексы и сочные бифштексы, оладьи ... и другие деликатесы! – уныло заключил Гурджиев. – С сегодняшнего дня переходим на картошку и морковь. Ну, а электричество и дрова тоже теперь придётся экономить!

В тот день он дал своим главным по кухне ученицам новое поручение: картофель и морковь отныне они должны были чистить в темноте, а посуду мыть в холодной воде. И ещё он им дал одно маленькое, но очень ответственное поручение: произвести при этом сложные математические действия, чтобы выяснить, во сколько же ему выльется оплата всех полученных счетов в случае, если у него вдруг возникнет непреодолимое желание их оплатить. С математикой у него всегда было плохо.

[N N]

Однажды Гурджиев решил познать себя. Он всегда откладывал на потом эту встречу с самым замечательным человеком на свете: то ли в долгих и напрасных поисках чудесного единомышленника и собеседника среди окружавших его повсеместно идиотов, то ли просто из-за нехватки времени. Тем не менее, эта долгожданная встреча наконец-то состоялась. Уставившись отсутствующим взглядом на муху на стене, он предался своим мыслям.
– Блин, надо же – муха! Почему она не улетела со своими собратьями на юг?! Ведь уже довольно похолодало. Или мухи не перелётные?
– Ага – не перелётные! У них же крылья есть! – услышал он в ответ. Голос показался ему очень знакомым.
– Кто тут? – встрепенулся было он, но вскоре его выработанное годами самообладание вернулось к нему.  – Да кто тут может быть, если я никого не вызывал?! У меня с этим делом очень строго – не забалуешь!
И тут он увидел перед собой ехидно улыбающуюся гримасу какого-то существа, похожего на человека, но с чёрными крыльями позади.
– Да быть этого не может! Ангелов не существует!
– Агась, не существует! А я тогда кто?! – ответила ему кривая гримаса.
– Стоп, стоп, стоп! Тут что-то не так… – но закончить Гурджиеву так и не удалось, чёрный ангел испарился.
– Померещилось, просто глюк. – облегчённо вздохнул Гурджиев. – Нет, пора бросать так много работать. Нужно беречь свою энергию, а то так и свихнуться можно. Да, работа – не волк, в лес не убе…
– … жит – вновь услышал он тот же голос.
– Сам ты жид! – на автомате раздражённо выпалил Гурджиев своему уже знакомому незнакомцу. – Заткнись! То есть, стоп! – скомандовал Гурджиев, и видение исчезло. – Эй, ау! Где ты там? – торжествуя свою победу над уродом, хитро и вкрадчиво поманил он своего непрошеного гостя.
– Да тут я, – вновь услышал он всё тот же противный голос.
– СТОП! – властно потребовал Гурджиев. Видение вновь исчезло. – Вот идиот, так лохануться! Оказывается, надо просто сказать СТОП.  – Счастливая улыбка заиграла на его губах. – Идиот, идиот, идиот... Идиот!!!
– Вызывали, Учитель? – услышал он чей-то голос, но уже другой. Гурджиев дёрнулся от неожиданности и растерянно обернулся назад – в ту сторону, откуда донёсся голос.
– Вызывали, Учитель? – угодливо переспросил его один из его самых исполнительных учеников.
– Ах, да… – собрал себя воедино Гурджиев. – Сгоняй, дружище, за табачком. Сам знаешь, за каким.
– Я мигом – одна нога здесь, другая там! – засиял от счастья ученик и помчался, нет, не в табачную лавку, а сначала решил быстренько мимоходом слетать к своему лучшему другу и поделиться с ним радостной вестью. И уже через минуту, довольный, рассказывал ему произошедшее с ним чудо:
– Ты представляешь, Миш, наш учитель обладает паранормальными способностями – даром предвидения. Стоило ему только подумать о том, чтобы дать мне поручение, как я тут же сразу и оказался рядом с ним. И секунды не прошло! Представляешь! И он мне доверил сбегать для него за табаком.
– Везёт же тебе! – грустно произнёс его напарник. А можно я сейчас вместе с тобой пойду к нему?
– Думаю, можно. Вряд ли Георгий Иванович будет возражать против двух порций табака – твоего и моего.
А тем временем Гурджиев продолжал сидеть у себя. Раскачиваясь из стороны в сторону и схватившись обеими руками за голову, он методично что-то бубнил себе под нос и вдруг выкрикнул во весь голос: "Идиоты!!!"
– А вот и мы! – радостно воскликнули ходоки за табаком. – Вот Ваш табак, Учитель!
– А теперь быстро всем на танцы – вам и всем остальным! Танцуют все!!!
Ученики по приказу учителя рванули в танцзал, чтобы упражняться в гурджиевских движениях.
– Миш, ну что я тебе говорил! Не успел он даже нас позвать, как мы уже тут как тут! Понимаешь, о чём я?
– Конечно, что я тупой, что ли?! Телепатия!
– Ага. Мистика!




 
 

[N N]

..Оказалось,неплохо владеет великим и могучим...

Гурджиев хорошо владел языком. Вслед за Тургеневым он так же называл его "великим и могучим". По поводу величины языка Гурджиева история не сохранила никаких фактов. Но, что касается "могучести" языка Гурджиева, то достоверно известно, что Георгий Иваныч мог при помощи языка: во-первых, говорить; во-вторых, есть и ощущать вкус поедаемой пищи; в-третьих, вы не поверите, Гурджиеву однажды удалось при помощи "великого и могучего" даже показать Петру Демьянычу язык, после чего Пётр Демьяныч за язык Георгия Иваныча заимел на того зуб. Назревший конфликт стал непримиримым, и вскоре оба поссорились и разругались окончательно...

[iv2259]

Однажды Гурджиев зашёл на форум(не буду называть,какой).И знаете,что он сказал,несмотря на свой жуткий акцент?..Оказалось,неплохо владеет великим и могучим...

[Gennady74]

Гоп-стопники стали обшаривать его карманы в поисках чудесного


замечательно!

[N N]

...

- Достаточно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ...

 
Наутро, проснувшись в дурном расположении духа из-за отобранной гоп-стопниками водки, Гурджиев вяло поплёлся в зал, предназначенный для гурджиевских движений. Там его уже поджидали ученики. Как же он ненавидел эти практические занятия! Смотреть в течение нескольких часов на механические движения роботов во плоти с застывшими идиотскими лицами и пустыми глазами! "Нет, с этим надо определённо что-то делать, это становится уже невыносимым!" - подумал Гурджиев.

"Доброе утро, учитель!" - послышались радостные приветствия заждавшихся учеников.

"Какое же оно доброе?! Водки нет. Пожрать не успел. А тут ещё возись с этими идиотами!" - грустно подумалось Гурджиеву. И тут его осенило! Почему бы не попробовать замечательный приём, который против него применили вчера гоп-стопники?! Приободрившись от этой спасительной для него мысли, Гурджиев вошёл в залу. "Начинайте!» - приказал ученикам Гурджиев и включил патефон с гурджиевской музыкой.  Ученики послушно задвигались, завертели руками, ногами и головами, выполняя давно отработанные с "учителем танцев" движения.

"По команде СТОП вы все должны застыть на месте!" - продолжил Гурджиев. – "И только после команды ДОСТАТОЧНО вы можете выйти из этой позы. Итак, СТОП!" - он чуть было не сказал армейское "смирно", и только благодаря практике "помнить себя" ему удалось избежать этой грубейшей ошибки. Ученики послушно застыли в неуклюжих позах. Гурджиев вышел из залы и прямиком направился к задней двери дома, откуда давно протоптанная дорожка вела к ближайшему ресторанчику.

"Ну, наконец-то можно уделить и себе немного времени", - обрадовался Гурджиев. В ресторанчике он заказал жаренные шкварки с картофелем, густо посыпанные восточной зеленью, пару солёных огурчиков и свои традиционные две рюмки водки – до и после приёма пищи. Для улучшения пищеварения и поднятия настроения - как любил он поговаривать, про себя. Он не торопился с завтраком, он любил всё делать размеренно и ловить кайф от жизни.

Он вернулся в залу лишь спустя два часа, бодрым и весёлым. Его ученики оставались неподвижными, как и велел им их учитель. "Достаточно!" - скомандовал он им, чуть не оговорившись "вольно". - "А, что, действительно замечательный метод и очень действенный против назойливости учеников! Обязательно введу его в практику."