Массам следует просто принять буквально слова Корана и Пророка, этот материал был, по сути, предназначен для них. Но это не значит, что все должны следовать таким грубым методам. Те, кто имеет способности и подготовку, обязаны пойти гораздо глубже. Запретить таким людям изучения философии было бы совершенно неправильно: "те, кто не допускает кого-либо размышлять о философии, когда тот имеет склонность, на том основании, что некоторые люди сомнительной репутации допустили ошибку, размышляя о ней, подобны тем, кто мешают людям пить прохладную пресную воды, пока они не умирают от жажды, потому что [некогда] некоторые из людей подавились этой водой и умерли.
"Даже если кран философии следует оставить открытым, его необходимо будет ревностно охранять, - утверждает Аверроэс, - от тех, кто может ее неправильно понять. Если, например, обычным людям сказать, что описания следующей жизни в Коране не следует понимать буквально, Аверроэс опасается, что это подорвет их общую уверенность в исламе. Они не поняли бы причины, из-за которой не должны принимать эти отрывки за чистую монету, а также они не поймут те интерпретации, которые Аверроэс хочет дать таким текстам.
Если сказать обычным мусульманам, что следующая жизнь не похожа на то, что описывает Коран, но выглядит более как бесконечный семинар по философии, то последствия для религиозного благочестия действительно могут быть очень скверными. Итак, Аверроэс утверждает, что "любой, кто разглашает эти интерпретации тем, кто не готов, сам является неверующим, поскольку призывает людей к неверию."
Для избранных философия является важным инструментом в понимании религии и в других сферах. Это, однако, опасная деятельность, и ей можно учить только с большой осторожностью.
The Islamic Scholar Who
Gave Us Modern Philosophy
By Robert Pasnau
(Перевод не редактировался).
* * *
Забавно, что здесь рациональное знание выглядит примерно так, как описывают эзотерические идеи - обращаться с осторожностью, только для избранных и т.д.
Оригинал на англ.:
The masses, the people of rhetoric, ought simply to accept at face value the words of the Qur’an and the Prophet—such material was, indeed, meant for them. But this does not mean that everyone should follow such crude methods. Those who have the aptitude and the training have the obligation to go much deeper. To prohibit such people from studying philosophy would be quite wrong: “those who prevent someone from reflecting on the books of philosophy when he is adept at so doing, on the grounds that some very disreputable people are supposed to have erred due to reflecting upon them, are like those who prevent thirsty people from drinking cool, fresh water until they die of thirst, because some people choked on this water and died.” Even if the spigot of philosophy should be left open for the right sort of people, it must be zealously guarded, Averroës insists, against those who would misunderstand. If, for instance, ordinary people were to be told that the Qur’an’s descriptions of the next life are not to be taken literally, Averroës fears that this would undermine their broader confidence in Islam. They would not understand the reasons for not taking these passages at face value, nor would they understand the interpretation Averroës wants to give such passages. Tell the ordinary Muslim that the next life is not what the Qur’an describes, but more like an endless philosophy seminar, and the consequences for religious piety might be very bad indeed. Thus, Averroës goes on to say that “anyone who declares these interpretations to those not adept in them is himself an unbeliever because of his calling people to unbelief.” This is, then, a highly attenuated defense of philosophy. For the select few, philosophy is an essential tool for understanding in religion and elsewhere. It is, however, a dangerous activity, to be taught only with care.
Источник