Мотылек, влюбленный в пламя, питается (пламенем), пока пребывает на некотором расстоянии от его света. Внешняя граница свечения радушно приветствует мотылька и приглашает его к себе, и мотылек продолжает свой полет любви с помощью собственных крыльев усилий в воздухе своего стремления к огню. Однако полет необходим лишь для того, чтобы мотылек достиг огня. Едва он касается его — и у него не остается преимущества. Преимущество переходит к пламени. Сверх того, свет более не питает мотылька, но свет питается им. И это великая тайна. На мгновение мотылек становится собственной возлюбленной. Это наивысшая точка его полета. Весь полет и кружение совершаются ради этого мгновения. Ах, когда же это случится?! <...> Суть единения именно в этом (само-уничтожении). Свойство «пламенности» привечает мотылька на мгновение, но вскоре отправляет его сквозь врата «пепельности». Это средство предназначено единственно для того, чтобы достигнуть возлюбленной. Бытие и его свойства — не более чем орудия на этом пути. Вот эта идея: «Ты растратил свою жизнь, возделывая (свою) внутреннюю природу, но что от нее осталось после уничтожения в единстве (tawhid)?»
* * *
Совершенная любовь и прекрасная крушительница сердца,
Сердце, полное речей, но немы уста.
Есть ли во всем мире состояние более странное, чем это?
Я страдаю от жажды, а чистая вода струится передо мной.
* * *
Хотя поначалу влюбленный по-дружески расположен к друзьям возлюбленной и его переполняет враждебность к ее врагам, по мере того, как его любовь становится совершеннее, все меняется и возникает ревность. Он не желает, чтобы на нее смотрел кто-то другой.
Мне ненавистен даже ветерок, обдувающий тебя,
И любой в этом мире, смотрящий на тебя.
Я, твой раб, буду завидовать даже пыли,
На которую ступит твоя нога.
* * *
Любовь — людоед. Она пожирает сущность человека без остатка. Поглотив эту сущность, она овладевает царством (бытия влюбленного) и становится его властительницей. Когда над совершенством воссияет красота (jamāl), она поглотит и отчужденность возлюбленной; но это случится много позже.
* * *
Как могут сойтись превосходство возлюбленной и приниженность влюбленного? Как могут быть дружны столь явные самодостаточность (nāz) того, кого взыскуют, и нужда (niyāz) взыскующего? Она ему (единственная) поддержка, а он беззащитен без нее. Больной нуждается в лекарстве, но лекарство не нуждается в больном, потому что больной страдает, не получив лекарства, а лекарству нет дела до больного. Вот почему сказано:
На что способен влюбленный, у которого нет сердца?
На что способен бедняк, что перебивается с хлеба на воду?
Цена твоей красоты высока не потому, что я торгую на этом рынке.
Что за потеря для идола, если у него нет идолопоклонника?
* * *
Когда любовь достигает совершенства (во влюбленном), она скрывается в сфере невидимого и таким образом покидает знание (‘ilm) (влюбленного), которое является чем-то внешним. (Следовательно, не будучи способен постичь любовь посредством знания,) он полагает, что она ушла и оставила его, в то время как в действительности она живет во внутренних покоях. Это одно из чудес духовных состояний. Она разлучается с ним не навсегда, но лишь для того, чтобы войти внутрь (то есть в сферу сокровенного, простирающуюся за пределы знания). Такова одна из самых трудных для постижения тем нашего разговора, ведь она касается высочайшей безупречности (любви). Возможно, поэт имел в виду ту же идею:
Когда страсть разгорается до крайнего предела,
Дружба оборачивается враждой.
* * *
Знай же, что влюбленный — враг, а не друг, и возлюбленная — тоже враг, а не друг. Причина в том, что дружба возможна лишь при условии уничтожения их индивидуальных свойств. Пока существует двойственность и каждый из них остается собой посредством ее или его самости, враждебность абсолютна. Дружба (возникает) в согласии. Следовательно, никогда тому не бывать, чтобы влюбленный и возлюбленная стали друзьями, ибо они не способны на это. И боль (которую испытывает влюбленный) в любви происходит от того, что дружба недостижима. О Боже, сколь это удивительно!